Максим Кантор: «Демократия не знает инстинкта толпы»

Недавно прочел Ваш отзыв о нашей беседе, публичный отзыв — главу в Вашей книге. Решил ответить Вам; надеюсь это письмо Вас отыщет. Вы любезно вспоминаете наш разговор, в котором я высказывал сомнения по поводу «демократии в России» — внедренной сверху, искусственным путем, без соответствующего социокультурного периода обучения. Тогда это назвали «шоковая терапия» — мне результат не понравился. Время подытожило наш разговор, Вы не находите?

Дорогой Владимир Владимирович,

Мы разговаривали с Вами еще в ту пору, когда у власти была так называемая «либеральная идеология», представители которой видели во мне врага, поскольку я отрицал их моральность. Теперь власть пользуется национал-патриотической риторикой, а ее представители благоволят ко мне еще меньше, поскольку я считаю их фашистами, а государство, созданное ими, потугу на империю, считаю феодальным и бандитским.

Но, Владимир Владимирович, противоречия между вчерашним «неолиберализмом» и сегодняшним фашизмом — я не вижу; из той фальшивой и воровской «либерализации», которая была насаждена в России — могло вырасти только такое феодальное государство. Защищая интересы правящего класса, его интересы выдали за интересы угнетенного народа — так государство стало фашистским. Именно об этом я говорил много раз, в том числе в своих статьях, и в своих романах, и в разговоре с Вами.

Разве внедрение рынка, путем мошеннической приватизации, имело отношение к рынку — как его описывал Бродель? Разве падение образования, колоссальное невежество, ставшее следствием «рыночного» подхода к образованию — не проторило дорогу крепостничеству? О каком либерализме можно говорить, когда на наших в Вами глазах формировался класс беззаконных богатых — при полном обнищании народа. Разве Вы не видели, что термин «демократия» и «либерализм» дискредитируется ворьем — которое мы склонны были прощать, полагая, что коммунизм хуже? И разве Вы не обслуживали этот процесс, как до того — социалистическую страну СССР?

Дело в том, Владимир Владимирович, что зло социальное не бывает терпимым и дозированным — приняв отвратительное вранье в качестве лекарства, воспитав сервильную интеллигенцию, обслуживающую воров, — мы сами (и Вы в том числе) подготовили приход фашизма. И разве не именно об этом я Вам и говорил? Слово в слово, Владимир Владимирович. Я утверждал, что изменения в России должны касаться прежде всего базовых вещей — образования и ликвидации крепостной зависимости — и сравнил я эти базовые российские проблемы, пребывающие без изменений, с климатом. До тех пор, сказал я, пока сохраняется это бесправное положение большинства, свобода единиц всегда будет фиктивной — нельзя быть свободным за счет униженного соседа.

Демократия появляется как следствие индивидуальных прав каждого и закона равного для всех. Максим Кантор

Мне досадно, что Вы не услышали меня тогда. Я не был оппонентом демократии, Вам это показалось. Как не был я оппонентом тем менеджерам и журналистам, которые видели во мне врага либерализма. Я был оппонентом феодализму, который выдавали за рынок. Я лишь предостерегал от следования доктрине индивидуальной удачи, которую выдавали за доктрину либерализма.

Либерализм — это прежде всего нравственный закон, это Монтескье и Кант; то есть, то, что не было усвоено в России 90-х, то, что было поставлено на службу корпоративному мышлению. Владимир Владимирович, корпоративное сознание 90-х Вы выдавали за сознание демократическое — а это неаккуратная подмена. Именно это я Вам и говорил.

Разрешите поделиться с Вами анализом того, что произошло в России в последние годы. Многие говорят о том, что произошел разворот в политике прочь от западных идеалов. Иные говорят о том, что Россия предала Западный проект и повернулась к Евразийской, геополитической фантазии. Я и сам об этом неоднократно писал. Однако проблема нынешнего времени еще глубже, еще трагичнее. В последние годы случилось то, что Россия совершенно отказалась от проекта народовластия и вернулась к имперскому состоянию развития общества.

Проект народовластия Россия вынашивала долго, речь идет не только о Февральской и Октябрьской революциях, но о народниках, о Плеханове и Ткачёве, о Чернышевском, о разночинцах. Вы помните отчаянные строчки Мандельштама:

… / для того ли разночинцы / Рассохлые топтали сапоги, / чтоб я теперь их предал? / Мы умрем как пехотинцы, / Но не прославим / ни хищи, ни поденщины, ни лжи.

Это писал Мандельштам, не особенно любивший уродливую Советскую власть, но — тем не менее — влюбленный в идею равенства, идею демократии и народовластия. Сложилось так, что именем Мандельштама в либерально-воровской России жонглировали корпоративные журнальные коллективчики, прислуживающие ворам-богачам, и прославляющие хищу, поденщину и ложь.

И это правда, Владимир Владимирович. Все мы были замешаны в соглашательстве. Вы разве не дружили с богатыми мошенниками? Мы не догадывались, что из этой среды вырастает фашизм. А могли бы догадаться. Проект народовластия, искаженный Сталиным, превращенный в фарс в Советском Союзе, был отменен фактически в неолиберальной псевдодемократической России 90-х; а затем наступил финал — пришла фашистская империя, националистическая, патриотическая, крепостная.

Обратите внимание, все эти писатели-патриоты, Лимонов, Прилепин, Холмогоров, — они ведь апеллируют к народу, одновременно толкая народ на убой — и народ верит им! А почему верит? Да потому, Владимир Владимирович, что все было сделано неолиберализмом для того, чтобы слово демократия» воспринималось как фальшь; об этом я Вам и говорил на нашей встрече — о том, что демократию нельзя насаждать сверху. Демократия появляется как следствие индивидуальных прав каждого и закона равного для всех, как следствие городской и цеховой культуры, как наследие Ренессанса и Просвещения, аккумулировавшего принципы Ренессанса в законодательство. Вне этого, базового, — демократии нет и быть не может.

То, что возникает в России сейчас, есть не противопоставление неолиберальной воровской симфонии 90-х, но ее прямое продолжение. Просто теперь на авансцену выдвинулись «патриоты» — но мечтают они о том же самом, о «новой элите», о которой путинские соловьи говорят прямо. Народ как был обворован и унижен, так и останется унижен и обворован; вдобавок его будут убивать на фронтах, нужных новой империи, чтобы спасти свою крепостническую экономику. И весь этот тотальный обман, все это фиглярство — знаменует конец огромного пласта русской культуры — вышедшей из шинели Гоголя и вошедшей в шинель Сталина. Проект народовластия завершен; а мужик как был пушечным мясом, так им и останется.

Вы любите Европу, как и я. Поглядите на Швейцарию, которая дает пример ответственности каждого за судьбу всей страны; демократия в принципе не знает инстинкта толпы. Но фашизм апеллирует ко «всему народу» в целом, отождествляя народ — и государство. Россия боится федеративного устройства, референдума, вольности городов — и русское начальство подчеркивает, что страна может существовать только как империя. Какая же в этих условиях может быть демократия? Но, позвольте, эту крепостную зависимость насадили  «либеральные»миллиардеры, ставшие богачами в результате «шоковой терапии» — назначенные миллиардерами для управления плебеями.

Возвращаясь к нашему телевизионному разговору, скажу определенно. В России демократия невозможна в принципе. Увы, социокультурная реальность страны несовместима с идеей равенства. Каждая новая попытка привить демократические институты — заканчивалась тем, что возвращались к алгоритмам крепостного права. Следует учесть и то, что крепостное право в России даже воспринимается как прогрессивный институт — поскольку до закрепощения крестьян Россия знала лишь холопство, то есть, абсолютное бесправие. Сегодня (и Вы не могли не заметить этого) звучат в России голоса, славящие крепостное право — как защиту населения от произвола хозяев. И это состояние, при котором человек легко превращается в солдата, при котором население используют для защиты привилегий бар — считается желанным.

Неслучайна сегодняшняя тайная война с Украиной — народ искренне ненавидит соседей за желание воли. Вопрос о демократии в России надо формулировать так: как, каким путем изживать крепостное сознание? Или так: есть ли в России культурные люди — не соглашатели — готовые жить ежедневно по совести? Экономика России не возделана и сельское хозяйство гниет по причине того, что отдельная жизнь ничего не стоит, а всех вместе можно использовать лишь на войне.

Федеральная Россия — в представлении русских патриотов уже не Россия. Но Россия в отсутствии власти корпораций — для «либерала» тоже ненужная земля. Вы видите выход? Я искренне надеюсь, Владимир Владимирович, что нам приведется еще раз побеседовать. Но продуктивная беседа может состояться меж людьми, если они не обслуживают свой лагерь, а ищут истину, если они решили посвятить себя знаниям, а не идеологии.

Помните, мы говорили с Вами непосредственно после выхода первого тома моего романа «Красный свет», в котором я описываю генезис Второй мировой войны — и последствия идеологических мутаций демократии. Сегодня я завершил вторую часть, объединив книги — и книга выходит на французском языке, на Вашем родном языке, Владимир Владимирович. В романе «Красный свет» я показал, как мутировала демократия в тоску по империи, как возник этот уродливый феномен наших дней — паразитическое «левое» движение, связавшее себя с агрессивным национализмом и колониализмом. А ведь эти «патриоты», служащие двуглавому орлу, уверены, что они одновременно и за народ.

И эти мутации сознания, Владимир Владимирович, эта агрессивность новых левых, оголтелых и невежественных, призванных крепостным начальством — разве эта агрессивность не напоминает вам 30-е годы прошлого века? Фашизм вернулся и катализатором его стала воровская Россия. Россия не просто предала демократию, не просто отвернулась от запада: Россия как обычно использовала свой народ (прежде использовала народ, сделав его внутренней колонией во время коллективизации) — для того, чтобы из неолиберальных накоплений элиты создать империю. Речь сегодня идет о правах элиты, которые зафиксирует война.

Речь об угрозе миру, которая неизбежно возникает от воровского государства, существующего за счет порабощенного населения. В России много говорят о «русских ценностях»; Вы любите говорить о ценностях «либеральных». Еще имеются ценности компромисса, к какому неизбежно склоняются все соглашатели — ради сохранения баланса власти и чести. В этом письме я хочу сказать, что существует непререкаемая ценность Запада — нравственный императив Канта. Эту ценность, неведомую крепостному миру, Запад обязан защитить и с неумолимой твердостью. Эта ценность исключает в том числе и корпоративную либеральную мораль. Сегодня перед мыслящими людьми стоит задача борьбы с фашизмом — и честность в оценках нам необходима.

Желаю Вам твердости и ясности.

Максим Кантор.

Максим Кантор

Родился в 1957 году, окончил Московский полиграфический институт (1980 г.).

В 1977 году основал в Москве андеграундную группу «Красный дом».

В 1982 году в Московском Институте Философии был организатором и докладчиком знаменитой однодневной выставки группы.

Автор большого количества картин, в том числе «Зал ожидания» (1985), которая пользовалась большим успехом на Московской XVII Молодёжной Выставке в 1987 году, «Государство» (1995–1997), «Вавилонская Башня» (2004), «Крестный ход» (2009), «Атлантида» (2012), «Собор в океане» (2013).

В 1997 году представлял Россию на Венецианской Биеннале с персональной выставкой «Criminal Chronicle».

В 2006 году опубликовал двухтомный роман «Учебник рисования» (Москва: «ОГИ»), вызвавший горячие дискуссии в прессе. Также у него вышли романы «В ту сторону» (2009) и «Советы одинокого курильщика» (2010).

В 2013 году опубликовал роман «Красный свет», который вошел в шорт-листы российской литературной премии «Национальный бестселлер» и премии «Большая книга».

В 2014 в Берлине поставил сатирический кукольный спектакль «Робин Гуд и духовные скрепы». М. Кантор является автором текста и кукол.

С начала 2015 он работает над сочинением новых пьес и созданием постоянного бродячего кукольного театра.

Honorary Fellow of Pembroke College, University of Oxford. Также — Member of Senior Council двух других колледжей: Wolfson College и St Antony College, Oxford, visiting professor of University of Notre Dame, Indiana, USA. По вероисповеданию — католик