Ли Куан Ю и Пиночет не подходят для Швейцарии

То, что так поражает и восхищает Параг Ханну в Сингапуре: жесточайшие запреты вместо поиска общественного консенсуса. CEphoto, Uwe Aranas

Демократия сегодня не в моде. Популисты и многие интеллектуалы смыкают ряды, пропагандируя конец народовластия в его традиционном формате. В своей книге «Технократия в Америке: зарождение информационного государства» американский социолог Параг Ханна (Parag Khanna) продвигает идею перехода к системе с элементами швейцарской прямой демократии и авторитарных технократических государств по примеру режимов Пиночета в Чили или Л Куан Ю в Сингапуре.

В России идея «пиночетовского» пути к демократии в свое время имела очень немалое число сторонников. Проблема только в том, что ни о каком реальном народоправстве в данном случае речи не идет и что идеи Параг Ханна являются новой версией идеи о полезности передачи управления обществом отдельной категории людей — технократам, носителям знания. Автором этой идеи был философ Платон, который не зря многими экспертами, например, Карлом Поппером, рассматривается в качестве идейного отца современного тоталитаризма.

«Против выборовВнешняя ссылка» и «По ту сторону демократииВнешняя ссылка»: эти работы бельгийского историка Давида Ван Рейбрука (David van Reybrouck) и американского политолога Джейсона Бреннана (Jason Brennan) превратились в последнее время в самые настоящие антидемократические манифесты, написанные, правда, не радикальными популистами, но респектабельными и солидными учеными. Основная идея, продвигаемая этими авторами, в целом довольно проста: мол, настало время фундаментально реформировать демократию как таковую в плане ограничения прав народа на непосредственное вмешательство в процессы политического управления и принятия соответствующих управленческих решений. Дай народу власть, и он такого себе навыбирает!

Идея не нова, она активно продвигается сейчас на постсоветском пространстве даже самыми радикальными оппозиционерами, которые либо не занимаются этим вопросом вообще, либо по умолчанию исходят из того, что народ все равно в политике ничего не понимает, а поэтому необходимо делать ставку на «умных» технократических лидеров. Идея опять же не нова, именно она лежала в основе немецкого социализма конца 19-го века: в условиях объединения княжеской Германии сверху секулярное рациональное государство казалось адекватным ответом на вопрос о том, как нам создать единую и эффективную, а главное, отвечающую современным вызовам и угрозам модель управления.

Чем это кончилось — всем известно: национал-социализмом в Германии, интернационал-социализмом в России, корпоративным государством фашистского типа в Италии. Даже в Швейцарии были довольно влиятельные сторонники идеи корпоративного государства и перспективы возвращения после войны к системе прямой демократии были отнюдь не очевидны. Слепая ставка на технократическую рациональность погрузила мир во вторую мировую войну, самый страшный вооруженный конфликт, пока, в истории человечества. Но вот прошли годы и десятилетия мира, и старая идея возвращается в новом обличье.

Один из ее пропагандистов: Параг Ханна (Parag KhannaВнешняя ссылка), политолог и эксперт телеканала CNN по вопросам геополитики. С его точки зрения наилучшей формой правления является «прямая технократия». В своей книге «Технократия в Америке: зарождение информационного государства» он пропагандирует идею перехода к государству смешанного тира, в котором комбинируются элементы швейцарской прямой демократии и авторитарных технократических режимов по примеру режимов Пиночета в Чили или Л Куан Ю в Сингапуре.

«Демократия запретов»

Эта 130-страничная книга недавно появилась и на немецком языкеВнешняя ссылка в переводе, организованным при поддержке швейцарского «Института Готтлиба Дуттвайлера» («Gottlieb Duttweiler Instituts» — «GDI»), что не случайно, поскольку автор данной работы, как видно, глубоко уважает и ценит швейцарскую прямую демократию, в рамках которой гражданин получает возможность непосредственно вмешиваться в политические процессы и действительно быть источником, из которого исходит вся полнота власти в стране. Однако очень быстро становится ясно, что по-настоящему автор влюблен в авторитарно руководимое островное государство Сингапур.

Будучи гражданином США, Параг Ханна восхищается китайскими методами контроля над социальными СМИ. Keystone

При этом, правда, в его книге содержатся тезисы, которые просто не соответствуют действительности, не говоря уже о том, что его умозаключения строятся на неверной логике. Но все по порядку.

1. «Демократию следует рассматривать не в качестве универсального решения всех проблем, но как принцип, которые следует учитывать при достижении собственной сверхцели, а именно, установления режима эффективного государственного управления».

Наверное, в его книге это едва ли не главный тезис, который повторяется сразу в нескольких местах. При этом сразу несколько исторических фактов: в Швейцарии народная законодательная инициатива в качестве инструмента прямой демократии вводилась, в том числе, при том понимании, он поможет повысить уровень благосостояния населения. Однако ориентация только на голые цифры если и играла тогда какую-то роль, то второстепенную. Центральную роль играл тогда спрос граждан на инструменты, которые помогали бы им достигать актуальные цели в рамках демократического процесса.

Ведь как писала недавно «Neue Zürcher ZeitungВнешняя ссылка», «демократия не есть алгоритм, помогающий повысить степень эффективности процессов принятия решений и который следует просто запускать нажатием кнопки каждый раз, когда нам нужно получить решения, к которым, что называется, на сто процентов невозможно придраться». Демократия есть, прежде всего, процедура, алгоритм, техника, ориентированная на достижение результатов. Чем больше граждан участвуют в этом процессе получения результатов, тем большей является степень их легитимности. Тем самым демократия отнюдь не есть средство, оправдывающее цель установления наиболее эффективной системы государственного управления. Это формат привлечения всех к политике, это тот самый случай, когда путь — всё, а результаты — второстепенны. 

2. «Нет никакого сомнения в том, что манипуляции, слежка и контроль за доступом в интернет предоставляют правительствам шансы и возможности для злоупотребления властью. И разумеется такого рода действия ни в коей мере не являются вкладом в укрепление степени правовой легитимности правительств. Происходит это только в том случае, если правительство использует интернет для того, чтобы регистрировать и обрабатывать актуальные для общества проблемы и запросы».

Этот пассаж тоже является знаковым для понимания того, как автор интерпретирует идеи народного участия в политических процессах и как он понимает, что есть в целом легитимность власти. Он признает, разумеется, что отправной точкой для действия любого правительства должны быть желания, проблемы, интересы граждан. Однако при этом данные желания и интересы рассматриваются им не как предмет обсуждения или дискурса, а, скорее, как содержание своего рода электронной челобитной. Обсуждаться на форумах или в рамках теледебатов, не говоря уже о том, чтобы выносить их на референдумы, решения которых затем обязательны к исполнению? Ни в коем случае! Народ имеет право «подписать петицию», власть имеет право отправить ее в урну! Или не отправить! В любом случае, не народу решать!

А вот в Швейцарии народ все решает сам! На фото: участники законодательного народного схода (Landsgemeinde) в кантоне Аппенцелль-Внутренний, апрель 2009 года. Keystone

Автор признает наличие в Швейцарии развитых гражданских прав, особенно, когда речь идет о них как о форме «воспитания гражданской позиции». Однако далее он предлагает отказаться от превращения нужд и пожеланий граждан в отправную точку, например, разработки народной законодательной инициативы, как это происходит в Швейцарии. Нет, все эти нужды и желания граждан должны вливаться в безбрежное море цифровых данных, растворяясь в том, что сейчас принято называть «Big Data». С этой же целью государство, с его точки зрения, должно в режиме реального времени отслеживать и анализировать комментарии граждан в социальных сетях. Восхищаясь эффективностью государственного аппарата в рамках, например, китайского режима, он выступает за жесткий государственный контроль за социальными СМИ.

Будучи гражданином США, Параг Ханна признает, что власти в Китае, осуществляя цензуру комментариев и постов в сетях «Weibo» и «Wechat», получают возможность оказывать на пользователей в том числе и политическое давление. Но при этом власти могут быть уверены в том, что высказанная с «самого верха» критика, например, в связи с экологическими проблемами, или коррупцией, будет, действительно, услышана и принята к исполнению. Тем самым цель «воспитания народа» в его глазах оправдывает такие средства, как цензура СМИ и переход к «прозрачному» гражданину. То есть по сути автор выступает ни за что иное, как на введение «компьютерной диктатуры».

3. «И в самом деле, швейцарцы доверяют своей прямой демократии, причем настолько, что граждане уже обычный парламент и его репрезентативные функции воспринимают в качестве некоего курьёза. Недавно даже в стране была запущена народная законодательная инициатива, целью которой является полный роспуск парламента как такового».

Это высказывание попросту не соответствует действительности. Народная законодательная инициатива с целью роспуска парламента в Швейцарии никем не планировалась и не регистрировалась. Это нам лично подтвердил Рене Ленцин (René Lenzin) из Федеральной канцелярии (Bundeskanzlei) в Берне. Скорее всего, автор имеет в виду народную инициативу, в соответствии с которой большая палата швейцарского парламента (Национальный совет) должна формироваться на основе принципа жребияВнешняя ссылка. И именно с таким же требованием выступает уже упомянутый нам в самом начале Давид Ван Рейбрук. Однако, даже если бы народ согласился и с таким законопроектом, это вовсе бы не означало прощания с законодательной властью. Более того, все опросы в последнее время подтверждают, что швейцарские граждане относятся к своей как исполнительной, так и к законодательной власти со значительной степенью доверия.

4. «Мы не ведем речи о создании некоего жесткого алгоритмического порядка, напротив, цель состоит в том, чтобы, как в музыке или архитектуре, запустить в действие креативные процессы интерактивного характера, которые, уже в силу своей принципиальной незавершенности, предлагают нам неограниченное количество вариаций и возможностей».

Здесь политолог берется за тему форматов цифровой обработки идей и пожеланий, генерируемых народом, гражданами. С большим энтузиазмом рассматривает он возможности, открывающиеся перед человеком в связи с новейшими технологическими возможностями, например, с системами, называемыми уже сейчас «искусственный интеллект». Он считает, что рабочие алгоритмы, применяемые в рамках такого рода технологий, будут «стерильны», свободны от дискриминации, ориентированы на достижение рациональных целей. Кроме того, они будут в состоянии приспосабливаться ко всем новейшим изменениям, переживаемым современным социумом. Однако здесь он, по меньшей мере, проявляет свою абсолютную наивность. Такого рода алгоритмы были и остаются, до сего дня, по крайней мере, утопией.

Не отвечает нам автор и на вопросы о том, кто, как и на каких основаниях будет формировать политическую повестку дня и как вообще будет озвучиваться и оформляться «народная воля». Возьмем в качестве примера ведущуюся в Фейсбуке дискуссию по вопросам миграции. Общее настроение окажется, в итоге, негативным, среди комментариев и пользователей будет преобладать отрицательная по отношению к мигрантам позиция.

Какое решение примут продвигаемые автором «технократы», находящиеся у власти (при молчаливом условии, что они сами будут полностью политически нейтральны)? Значит ли это, настроение большинства пользователей социальной сети следует рассматривать как волю народа, обязательную к реализации? В своей книге автор ответа на этот вопрос не дает. И на этом фоне куда более предпочтительными выглядят политические практики прямой демократии, разработанные в Швейцарии: итоги референдума, по крайней мере, обладают политически обязывающим характером.

5. «Евросоюз обвиняют в недостаточной степени демократичности. Однако реальный дефицит ЕС состоит как в том, что технократы в Европе не обладают „административным ресурсом“, достаточным для того, чтобы реализовать политические меры по укреплению Европы».

Утверждая это, Параг Ханна окончательно встает в ряды сторонников создания деполитизированного государства, опирающегося на рациональный технократический дискурс. Несколько необычно комбинируя тезисы Платона, сформулированные им в диалоге «Государство» относительно «власти философов», с идеями Макса Вебера относительно роли бюрократического аппарата в процессе рационализации характера государственной власти, он ставит благосостояние народа и его удовлетворенность политикой в прямую зависимость от степени автономии и компетенций чиновников и экспертов. Он считает, что взаимная отчужденность граждан и евробюрократов возникла в результате дилетантизма в реализации намеченной «правильной» политики, вынося тем самым за скобки желание граждан получить доступ к рычагам власти и большее количество возможностей непосредственного вмешательства в политические процессы. В Западной Европе нечто похожее можно увидеть в Германии. На постсоветском пространстве, в частности, в России, никто, ни власть, ни оппозиция, даже не рассматривает вопрос введения в стране практик прямой демократии.

Подводя итоги следует сделать вывод о том, что прямая демократия в Швейцарии не была идеей религиозного характера. Она возникла в качестве рационального инструмента, на который был спрос. Кто этот спрос предъявлял? Граждане, то есть лица, обладающие собственностью и буквально принуждавшиеся экономической действительностью к поиску методов сохранения и защиты этой собственности в условиях слабого государства. Общество же, состоящее по большей части из бюджетников, видит в качестве важнейшего инструмента защиты своих интересов уже упомянутый нами формат «челобитной». И то, что теперь такие «челобитные» подаются в электронном виде и называются «петициями», не меняет их сути: они были и остаются суррогатными формами прямой демократии плебисцитарного характера, не дающие народу ни единого шанса действительно вмешаться в политику и не оставляющие ему ничего, кроме надежды на «честного» и «компетентного» чиновника, который однажды приедет и, как тот барин, всё «рассудит».

*Parag Khanna: Technocracy in America: Rise of the Info-State, 2017.Внешняя ссылка

Перевод с немецкого и адаптация: Игорь Петров