Три главных швейцарских романа 2018 года

Русскоязычная редакция SWI Swissinfo отобрала для вас три швейцарских романа на немецком языке. swissinfo.ch

Каждый год у тех, кто отправляется в отпуск, возникает вопрос: а что почитать на пляже или сидя в теньке у моря? 

Русскоязычная редакция SWI Swissinfo отобрала для вас три швейцарских романа на немецком языке. Книжки невелики по объёму, кроме того, они разнообразны, а потому вполне могут представлять собой примеры всех основных направлений развития современной швейцарской словесности.

1.         Педро Ленц. «Красивая Фанни» («Di schöni Fanny» / «Die schöne Fanny», Cosmos Verlag / Kein und Aber).

Об автореВнешняя ссылка мы уже неоднократно сообщали нашим читателям, и самые внимательные из них помнят о романе Педро Ленца «Вратарь — это я», недавно вышедшем на русском языке. Напомним, что родился Педро Ленц в 1965 году в городе Лангенталь (Langenthal), кантон Берн. Сейчас живет в городе Ольтен (Olten), где владеет рестораном. Пишет колонки: для либеральной Neue Zürcher Zeitung и откровенно левацкой газеты Wochenzeitung. С 2007 по 2010 гг. был членом редколлегии радиопередачи Morgengeschichte («Утренняя история»).

Один из основателей литературно-сценического проекта Hohe Stirnen («Высоколобые») и группы лит-перформанса Bern ist überall. В 2008 году принял участие в литературном фестивале в Австрии Klagenfurter Literaturtage, запустил книжную серию Spoken Word. Педро Ленц является лауреатом множества наград и премий, среди них — Культурная премия города Лангенталь (Kulturpreis der Stadt Langenthal).

Дважды становился лауреатом литературной премии кантона Берн, в частности, в 2010 году за написанный им на швейцарском диалекте немецкого языка роман Der Goalie bin ig («Вратарь — это я…»). За этот роман он получил в 2011 году главную литературную награду немецкой Швейцарии — «Премию им. Шиллера» (Schillerpreis). И вот теперь в свет вышел его новый текст «Красивая Фанни».

Ситуация и с этой книгой возникает интересная: изначально написана она была на швейцарском (ольтенском) диалекте немецкого языка, который уже где-нибудь в Санкт-Галлене будет понятен весьма приблизительно, не говоря уже о франко- или италоязычных кантонах страны. С другой стороны, тексты он пишет и самом деле качественные и оригинальные. Поэтому, скорее всего, литературный агент посоветовал Педро Ленцу выпускать свои книги сразу дуплетом — на диалекте и в профессиональном переводе на литературный немецкий с тем, чтобы прочитать текст могли, например, в Германии с её огромным рынком, а может быть, и в других странах. Поэтому выходные данные книги мы и приводим в двух вариантах: диалектном и немецком.

Ведь только при условии наличия текста на стандартном языке он может иметь шанс на завоевание рынка, находящегося за пределами славного города Ольтен. Кстати, что касается этого самого города. В Швейцарии его знают, прежде всего, в качестве железнодорожного пересадочного узла, однако с недавних пор есть все основания говорить уже почти что о целой литературной ольтенской школе. Поэтому и «Красивая Фанни» сразу погружает читателя, ни много ни мало, в настоящую ольтенскую богему, состоящую из писателей, художников, галеристов, поэтов, музыкантов.

Остаётся только подивиться тому факту, что, оказывается, и в этом, скажем так, скромном городе есть своя художественно-творческая жизнь. И если это так, то разумеется, Педро Ленц осведомлён о всех этих тайнах «ольтенского» двора гораздо лучше других. Но что может быть в ольтенских реалиях интересного для читателя за рубежами этого региона Швейцарии и вообще за границами страны? Как ни странно, проблемы, которые поднимает роман, написанный опять же в традициях «разговорного языка» (spoken word), носят универсальный характер. Главные его герои, художники Луис (Louis) и Грунц (Grunz), хотят написать портрет местной «фамм фаталь» Фанни, которую в Ольтен занесло невесть каким ветром из соседнего города Цофинген.

Еще один герой романа, который очень хотел бы стать писателем (его зовут, кстати, очень многообещающе — Джекпот, Jackpot), влюбляется в неё. В итоге за всем этим текстом, написанным очень легко и непринуждённо, действительно в разговорном стиле, возникает старая, поставленная еще в «Пигмалионе», проблема романтического образа и его реализации методами изобразительного искусства — словесного и живописного. Пигмалионовская тематика на материале ольтенской богемы? Звучит, по меньшей мере, интригующе.

2.         Арно Камениш. Последний снег (Arno Camenisch. Der letzte Schnee). Издательство «Verlag Urs Engeler».

Об этой молодой звездеВнешняя ссылка на швейцарском литературном небосклоне мы уже упоминали. Родился он в 1978 году в швейцарской глубинке, в городе Данис-Таванаса (Danis-Tavanasa), регион Сурсельва, кантон Граубюнден, пишет по-немецки и реторомански, сейчас живет в городе Биль. 

Литературную карьеру начал в 2009 году, опубликовав текст «Sez Ner». В 2010 году последовал роман «Hinter dem Bahnhof» («За вокзалом»), в 2012 году — роман «Ustrinkata», в 2013 году — роман «Fred und Franz», в 2014-ом — текст «Nächster Halt Verlangen» («Следующая остановка по требованию»), в 2015 — роман «Die Kur» («Исцеление») и в 2016-ом — «Die Launen des Tages» («Капризы дня»). Его новый роман «Последний снег» уже сравнивают с текстами Самюэля Беккета, в частности, с его «В ожидании Годо».

Насколько Камениш способен пойти по стопам классика — наверное, судить об этом пока рано, но что-то от Беккета в швейцарском варианте тут действительно присутствует. Роман, написанный по-немецки, насыщен как немецкими швейцарскими диалектизмами, так и заимствованиями из ретороманского диалекта, распространённого в родной Каменишу Сурсельве, что придаёт всему проекту особый, как сейчас принято говорить, «саунд».

В центре романа находятся два героя: Пауль и Георг. У них на попечении небольшой деревенский ресторан, находящийся у подножия Горы. Когда-то здесь, в поле притяжения этой судьбоносной вершины (привет Томасу Манну и его «Волшебной горе», расположенной совсем неподалёку), бурлила жизнь, но теперь глобальное потепление ведет к исчезновению снега, от которого зависела местная туристическая индустрия. Снег выпадает всё позже, тает всё раньше, в поисках снега приходится забираться всё выше, от того и людей здесь меньше и в ресторане — тише!

Два-три человека — и уже можно считать, что день был очень даже хлопотным. А что делать в остальное время? Сидеть, щуриться на солнце, вспоминать былое, обмениваться доморощенными мудростями. «Умирать надобно добротно», — говорит Пауль Георгу. А что ещё остается делать «последним из могикан»? Оставаться на посту. Делать то, к чему призывает долг. И ждать… Чего? Снега? Слушать, как он тает и капля за каплей, словно жизнь из располосованной вены, утекает в долину?

Тот, кому нравится манера Арно Камениша, не будет разочарован и на этот раз. Или наоборот, он глубоко разочаруется, прочитав очередной типичный текст, написанный в типичном для автора тоне. Но в конечном итоге важно другое. Арно Камениш прекрасно понимает: настоящие истории вырастают из мельчайших зёрен смысла, для настоящего романа не нужно придумывать «пеплумы», городить сразу целые вселенные, ставить глобальные вопросы и возводить призрачные стены разного рода мёртвых сюжетов, сколоченных на скорую руку по указке из отдела маркетинга. Для настоящего романа хватает тающего снега.

3.         Петер Штамм. Мягкое равнодушие окружающего мира (Peter Stamm. Die sanfte Gleichgültigkeit der Welt). Издательство «S. Fischer».

Петер Штамм вот уж точно принадлежит к числу писателейВнешняя ссылка, не нуждающихся в особом представлении. Русскоязычная аудитория прекрасно осведомлена о его книгах, они регулярно переводятся на русский язык, и вот теперь, пока только на немецком, на прилавках книжных магазинов находится его новый текст «Мягкое равнодушие окружающего мира». Текст, сразу скажем, невелик по объёму. В последнее время швейцарские авторы как-то не балуют своих читателей объёмными проектами, может быть, кроме Жоэля Диккера, но его все-таки следует относить не к швейцарской, а, скорее, к американской литературной традиции (спорно, понятно, готовы дискутировать).

Один из швейцарских критиков отметил недавно, что лаконизм швейцарских романистов связан с проблемой языка, с которой мы уже сталкивались на примере книг Педро Ленца. Петер Штамм изначально пишет на литературном немецком, но, по мнению упомянутого критика, в голове у каждого швейцарского немецкоязычного автора существует своего рода «шлагбаум» в форме диалекта. Любой текст в своей голове такой автор должен переводить сначала с диалекта на стандартный язык, что, разумеется, во-первых, делает работу над текстом медленнее, а во-вторых, лишает ее значительной доли удовольствия. Так ли это или нет — оставим на совести критика. О чём же идёт речь в новом романе Петера Штамма?

Постаревший писатель встречает молодую женщину, которая переворачивает всю его жизнь с ног на голову и вызывает в душе «бурю эмоций». Знакомый сюжет, не так ли? Тут же вспоминается Макс Фриш с его новеллой «Монток». Для тех же, кто привык смотреть сериалы, стоит упомянуть очень умный и прекрасно снятый многосерийный кинороман The Affair (в русскоязычном прокате «Любовники»). Сюжет сериала разворачивается в том же самом рыбачьем посёлке Монток, всё шоу в целом проникнуто абсолютно фришевски-штаммовскими проблемами и интонациями, его главный герой — тоже писатель, а роман Петера Штамма «Семь лет» вообще можно было бы экранизировать в качестве одного из его сезонов.

Но вернёмся к новому роману. В его основе, кроме сюжета про старого писателя и молодую женщину, находится еще и другой, очень часто встречающийся в литературе сюжет, связанный с фигурой двойника. Потому что молодая женщина оказывается в романе П. Штамма двойником старой любви старого писателя, а молодой бойфренд молодой женщины оказывается двойником автора, намеренным вот-вот начать писать роман, который когда-то уже был самим автором написан. Можно ли получить в жизни шанс написать свой самый успешный роман еще раз — но иначе?

Можно ли переписать свою жизнь заново? Прожить ее еще раз без старых ошибок? И можно ли удержать своего двойника от этих ошибок? Или, может быть, в этих-то ошибках как раз и вся соль? Звучит увлекательно, но, по большому счету, текст в результате оказывается довольно-таки стерильным упражнением в умении искусно монтировать бесчисленные взаимные отражения бесконечных зеркал, не терять концы и в каждый момент написания текста помнить о том, кто сейчас говорит, с кем, когда, в каком контексте, о чём и по поводу чего.

Если у М. Фриша и в сериале The Affair ощущается дыхание жизни (моря), то у Петера Штамма, увы, в итоге выходит пропитанный чистой логикой и рождённый рациональным сознанием «дискурс» (приходится употреблять это уже довольно поношенное слово, но иного выхода нет). В тексте нет ни Швейцарии, ни Швеции, где частично происходит действие романа. Тут нет ни людей, ни особых эмоций. Эти страны просто названы, люди просто проекции, все они, и страны, и люди, превращаются во взаимозаменяемые «контексты», что, наверное, не лишено оснований — ведь актуальная общественная повестка дня той же Швейцарии просто взорвала бы небольшой текст, который автору было явно гораздо интереснее писать, чем нам всем читать.