«Очень трудно сочетать вездесущего президента и прямую демократию»

Президент Макрон в Париже, июль 2021 года. Keystone / Sarah Meyssonnier / Pool

Эммануэль Макрон — кто он на самом деле? В недавно изданной на немецком языке монографии швейцарский политолог и историк Жозеф де Век (Joseph de Weck) попытался нарисовать портрет этого противоречивого и загадочного президента.

Перевод с французского Лейлы Бабаевой, редактор: Надежда Капоне.

Обеспечить возрождение Франции и возвращение Европы на международную сцену — таким было обещание Эммануэля Макрона, данное им во время его предвыборной кампании в 2017 году. Сегодня мнения французов о самом молодом президенте Пятой республики весьма неоднозначны, однако его шансы снова избраться в президенты остаются весьма значительными. Таково мнение швейцарского политолога и историка Жозефа де Века (Joseph de Weck).

Ж. де Век живет в Париже, он автор 200-страничной монографии Emmanuel Macron, der revolutionäre PräsidentВнешняя ссылка («Эммануэль Макрон, президент-революционер»), выпущенной берлинским издательством Weltkiosk с целью рассказать немецкоязычной аудитории о положении современной Франции. Руководит европейским отделом в консалтинговой компании, специализирующейся на геополитических и макроэкономических рисках. Ведет рубрику в журнале Internationale Politik Quarterly. Является приглашенным сотрудником Foreign Policy Research Institute в Филадельфии (США).

swissinfo.ch: Вы посвятили книгу Эммануэлю Макрону, «президенту-революционеру», целую 200-страничную монографию. Что так привлекло вас в этой персоне?

Жозеф де Век: Макрон поначалу особо не привлекал к себе моего внимания, меня интересовали разве что его четко проевропейские настроения, которые он не скрывал во время своей предвыборной кампании в 2017 году. Он позиционировал себя, как выразитель «третьего путиВнешняя ссылка», как человек, который твердо намерен преодолеть раскол между правыми и левыми. Ну, а такую позицию до него уже занимали и другие политики.

Однако с течением времени, должен признаться, мой интерес к нему значительно вырос. Через четыре года после его избрания на должность президента никто на самом деле так и не разобрался толком в том, что представляет из себя Эммануэль Макрон. Французы так и не знают, как и о чём он думает. Примерно в такой же ситуации оказались с Ангелой Меркель и немцы, которые все еще затрудняются дать определение своему канцлеру, шестнадцать лет находящейся у власти. Именно этой «неуловимостью» и интересны мне такие политики, как Меркель и Макрон. 

Жозеф де Век (Joseph de Weck). Joseph de Weck

Как имидж Э. Макрона коррелирует с проводимой им политикой?

В общественных вопросах он может вести себя очень прогрессивно, делая, например, средства гигиены для женщин бесплатными в школах и тюрьмах. В то же время — и это типично для новой и новейшей французской истории — он «агрессивно» выступает за светское государство и действует резко вразрез с новой американской политикой «позитивной дискриминации», проводимой в пользу меньшинств. Что касается экономики, то он либерализировал рынок и понизил налоги на доходы с вложенных капиталов, поднял тариф МРОТ и увеличил минимальную пенсию даже в еще большей степени, чем его предшественник — социалист Франсуа Олланд. 

Но если он не есть ни карикатура на правоверного неолиберала, как изображают его левые оппоненты, ни социалистический «прогрессор», как хотелось бы некоторым, то тогда возникает все-таки вопрос: «Ху из мистер Эммануэль Макрон»?

Я не думаю, что он пытается реализовать какую-то особую идеологию. Он вырос после окончания холодной войны, волна неолиберализма, возникшая после падения Берлинский стены, на него особенно не повлияла. Будучи профи-банкиром, он лучше других знал все слабые места финансового капитализма. Он достаточно свободен в формировании и проведении своей социально-экономической политики и, как и подобает технократу, часто применяет и реализует меры и советы, сформулированные специализированными международными организациями.

С другой стороны, Макрон — это типично французский характер. Он тщательно вписывает все свои действия в хорошо проработанные исторические нарративы, прочно увязанные с «великой историей» французской республики. И, пусть все его решения скорее прагматичны, чем революционны, он всегда продает их публике в глянцевой идеологической упаковке.

В сущности, вы описываете человека с очень французским характером, наследника французского этатизма, элитарности и определенного такого «республиканского монархизма». То есть в реальности никакого по-настоящему качественного разрыва со своими предшественниками он не совершил?

Совершенно верно. Для Макрона государство остается центральным понятием, пусть даже он и проводит во многих отраслях экономики активный курс на либерализацию. В том, что касается единой Европы, он отстаивает классическую прогосударственную политику с декларированной целью защиты интересов большинства граждан. Он также выступает за массированные государственные инвестиции для придания нового импульса развитию экономики.

Но при этом Э. Макрон не боится нарушать табу. Например, он упразднил кузницу кадров для французской элиты, высшую школу ENA, основанную еще де Голлем, основав на ее месте новую школу, предназначенную для подготовки административных государственных кадров и предусматривающую квоты для студентов из малообеспеченных семей, что для Франции вообще выглядит просто революционным поступком.

Но при этом вот ведь парадокс — никогда еще президент Франции не вызывал столь сильной неприязни в обществе.

Не согласен с вами. По данным опросов, одобряют его политику около 50% французов. Когда Николя Саркози был президентом, уровень его популярности составлял около 35%, у Франсуа Олланда этот показатель был около 21%. Скорее то, что мы сейчас видим, это значительная поляризация французского политического ландшафта, которая стала результатом разложения традиционных «левых» и привычных «правых». Те, кто отвергает Макрона и его курс, разумеется, яростно его ненавидят и не скрывают этого, выходя на демонстрации. Однако эта ненависть отнюдь не носит какого-то всеобщего характера.

Что касается движения «желтых жилетов», то ему все же пришлось пойти на попятную, как и многим его предшественникам, желавшим провести реформы в стране. Не был ли тут Макрон слишком самоуверен и высокомерен?

Его ошибкой стало желание перезапустить экономику и увеличить степень ее конкурентоспособности за счет увеличения налогов на минеральное топливо, что особенно затронуло бы именно низший средний класс. А потом он слишком долго не шел на уступки демонстрантам. Но, когда он все-таки уступил этому «налоговому бунту» и пошел навстречу «желтым жилетам», запустив «великие национальные дебаты», мы пережили, наверное, самый магический момент его президентства. 

Он понял, что протесты выходят далеко за рамки экономического вопроса и что французам хотелось бы почувствовать, что их слушают и понимают. Спустившись с политического Олимпа и часами дискутируя со своими согражданами, он во многом удовлетворил стремление французов принимать демократическое участие в управлении страной и в принятии политических решений. С точки зрения швейцарцев ничего особенного тут нет, но это и ясно, ведь в Швейцарии демократия понимается совсем по-другому.

«Секрет французов состоит в том, что они протестуют, но потом все равно повинуются. А вот если они совсем не протестуют и молчат, то вот это уже по-настоящему дурной знак», — указываете вы, цитируя философа, литератора, эссеиста, критика и публициста Эмиля-Огюста Шартье (Émile-Auguste Chartier, 1868–1951). С этой точки зрения можно сказать, что последняя пятилетка Макрона вполне удалась!

Да, Макрон принимает активное участие в общественных дебатах, а именно этого французы и хотят. Его политика, нацеленная на конфронтацию, куда больше вписывается во французские политические традиции, нежели компромиссная политика Франсуа Олланда. Однако в преддверии выборов 2022 года ему нужно будет все-таки немного сгладить волны и успокоить «кипящий разум» французов.

Прозвучавшие, в частности, со стороны «желтых жилетов» призывы обеспечить в стране «больше прямой демократии», Макрон недвусмысленно отверг. «Мы — вспыльчивый народ, так было на протяжении столетий. Но Франция — это не Швейцария», — указал он, разъясняя свой отказ проводить во Франции референдумы по законам и народным законодательным инициативам. Вы с ним согласны?

Он часто, будучи в традициях де Голля, размышлял о целесообразности проведения референдумов, однако недавние истории с Брекситом в Великобритании, а также в Италии, где народ отклонил в 2016 году конституционную реформу, его в итоге от этой идеи отпугнули. Сегодня большинство французов не могут себе представить перспективу полной перезагрузки своей политической системы. Французское общество действительно отличается склонностью к насилию, сталкиваясь при этом с вызовом со стороны международного терроризма. И это способствует именно укреплению централизованной власти и проведению жесткой политики сверху вниз.

Таким образом, народ не готов ввести в стране инструменты прямой демократии, такие как народные законодательной инициативы или референдум по законам, принятым парламентом?

Разговаривая с французами, часто замечаешь, как они восхищаются прямой демократией по модели Швейцарии. Однако эта система не сочетается ни с их структурами и институтами власти, ни с их политическим мышлением, основанным на борьбе и столкновении идей, а не на поиске компромисса, который часто воспринимается как выражение слабости. К тому же, в самом деле, нельзя одновременно иметь в стране вездесущего и всемогущего президента и инструменты прямой демократии. Цена прямой демократии — очень слабое центральное правительство, которое порой просто не способно проводить амбициозную и решительную политику.

Вернемся к связям со Швейцарией. После эры Саркози (2007–2012), которая пагубно сказалась на франко-швейцарских отношениях, в период пятилетнего срока Франсуа Олланда (2012–2017) наступило существенное потепление двусторонних отношений Берна и Парижа. Как вы охарактеризуете франко-швейцарские связи при Э. Макроне?

С окончанием известного налогового скандала франко-швейцарские отношения пришли в некую норму, но, с другой стороны, какого-то уж очень большого числа тем, которые могли бы обсуждать эти две страны, в их двустороннем досье не существует. Для Э. Макрона приоритетом является построение суверенного Европейского союза, способного защитить и развить свою социально-экономическую модель. 

Он понял, что для продвижения этой идеи он больше не может рассчитывать только на традиционные партнерские отношения с Германией. Поэтому в поисках новых альянсов он уже несколько раз посещал малые страны Евросоюза. А поскольку Швейцария не входит в ЕС, то в дебатах о будущем Европы она участвовать не может. По этой причине Э. Макрон и не видит особого интереса в поддержании каких-то особенно тесных связей со Швейцарией.

И все-таки: феврале 2018 года Э. Макрон в разговоре с представителями ЕС назвал членов швейцарского правительства «любителями ковырять себе изюм из булки», мол, они строгие и справедливые, — строгие к другим и справедливые к себе. Как он оценивает решение швейцарского кабинета «похоронить» проект Рамочного соглашения с ЕС?

На будущем франко-швейцарских отношений это решение сказалось отнюдь не самым позитивным образом. Э. Макрон в целом ориентирован на то, чтобы разделять позицию Брюсселя, так что его готовность пойти на уступки Швейцарии будет исчезающе небольшой.

Последний вопрос: скажите, каковы, на Ваш взгляд, его шансы быть переизбранным следующей весной 2022 года?

В стране, которая очень любит сбрасывать своих руководителей с трона, действующему президенту обычно трудно выигрывать выборы. Однако лично у него есть очень неплохие шансы на успех. Сегодня проголосовать за него в первом туре ближайших президентских выборов готовы 25% французов. Левые сейчас неспособны объединиться вокруг какого-либо кандидата, и в лагере правых тоже особой динамики не видно. Самый вероятный сценарий — новая дуэль между Э. Макроном и крайне правым кандидатом Марин Ле Пен во втором туре. Но в таком случае Ле Пен будет очень трудно завоевать себе большинство голосов.