Швейцарский комик Мюслюм: «Перед фондю мы все равны»

Швейцарский комик турецкого происхождения Семих Явсанер в роли Мюслюма. Keystone

Разговор со швейцарским комиком Мюслюмом о границах юмора, толерантности и социальной интеграции. 

Если быть совсем точным, то такого человека, как Семих Явсанер, в Швейцарии никто не знает. На публике он всегда показывается в качестве комика, придумавшего и воплотившего на сцене и на экране образ Мюслюма, громогласного мигранта, небритого, всегда в пестрых рубашках, наносящих по зрительным нервам привыкших к сдержанности швейцарцев почти смертельный удар. На рядового швейцарца, соседа по очереди к кассе в магазине Мигро, он не похож. 

Семих Явсанер (Semih Yavsaner) далеко не единственный швейцарский стендап-комик, выбравший в качестве темы для своего творчества собственное мигрантское происхождение. В Швейцарии мастеров общественно-политического варьете с миграционными корнями немало: это и Шарль Нгуэла (Charles Nguela), швейцарско-конголезский юморист разговорного жанра, и Джонни Бёрн (Johnny Burn), комик с камбоджийскими корнями, и Бендрит Байра (Bendrit Bajra), шоумен косово-албанского происхождения. 

Все они постоянно присутствуют на швейцарской комедийной сцене и в социальных сетях. Но Семих Явсанер на этом фоне выделяется особенным образом. Он выступает в амплуа юмориста, встраивая в свои программы элементы пения и танца, часто переходя к свободной импровизации. Однажды портал SWI swissinfo.ch уже беседовал с человеком, скрывающимся за этим персонажем. Прошло время, мир изменился до неузнаваемости. Пора опять сверить часы!

У Вашего персонажа сросшиеся на переносице брови и совершенно монструозные усы. Доводя до абсурда стереотипный взгляд на турка-мигранта, вы ставите сами стереотипы под вопрос, превращая их в материал для своей общественно-политической рефлексии. А вы не боитесь «раскачать лодку», с учетом и без того сложной ситуации, в которой находятся мусульмане, живущие в Швейцарии?

Эстетика моего персонажа Мюслюма не имеет с клише ничего общего. Я не знаю ни одного турка, который разгуливал бы вот в таком в ярко-розовом костюме. Как раз наоборот: влезая в этот костюм, я и освобождаюсь от всех этих стереотипов. И именно поэтому мой персонаж постоянно попадает в места и ситуации, которые страшно далеки от всех этих клише: поедание шаурмы, работа на должности клубного вышибалы, катание на безумно дорогих «прокачаных тачках». 

Я всегда пытаюсь помещать моего персонажа в противоречивые обстоятельства, туда, где он испытывает страх и куда в обычной жизни он никогда бы не попал, например в актовый зал Цюрихского университета, где Уинстон Черчилль выступал со своим знаменитым обращением к народам Европы. И тогда живущему в Швейцарии иностранцу начинает казаться, что все это возможно на самом деле и ему путь туда тоже не заказан.

В Швейцарии миграция является темой, вызывающей скорее не смех и радость, но противоречивые эмоции и полярные мнения. А у реальных мигрантов Мюслюм вызывает смех?

Как раз это и есть самое большое недоразумение. Я думаю, Мюслюму удается достучаться до людей именно потому, что он стремится вызывать у них не только и не столько смех. Зрители должны активно участвовать в общественной жизни. У меня нет умысла заставить их смеяться над иными и чужими, но они должны получать возможность узнавать и темные стороны жизни.

Одно из ваших выступлений пришлось на вечер, когда бернский футбольный клуб «Янг Бойз» (Young Boys) завоевал звание чемпиона страны. И Вас, вернее, Мюслюма, зрители обругали и закидали бутылками. Что произошло? 

С перспективы моего персонажа Мюслюма я хотел найти объяснение тому факту, что большинство игроков швейцарской национальной сборной по футболу обычно поют национальный гимн, едва шевеля губами, или же даже совсем не поют. Идея состояла в том, чтобы начать национальный гимн всеми в Швейцарии известными словами Trittst im Morgenrot daher («Когда ты восходишь на заре…»), а потом сразу после первой строки резко остановиться и спросить публику: «А теперь честно: кто из этих одиннадцати мигрантов хоть когда-нибудь добровольно вставал на заре?». В этом и состояла соль шутки. Однако после того, как заиграл национальный гимн, большинство зрителей подумало, что сейчас мы все вместе по-настоящему споем весь гимн, а не только его начало. 

И как Вы сумели справиться с этой ситуацией?

Наверное для него, то есть Мюслюма, это действительно было самое неприятное из того, что с ним, а потому и со мной, когда-либо случалось в жизни. Я пытался защитить своих артистов. Для этого надо было каким-то образом оставаться на сцене, уворачиваясь при этом от всех этих бутылок. Короче, приятной эту ситуацию никак не назовешь.

Но я вполне способен абстрагироваться и сказать, что все это они причинили не мне, а Мюслюму. Он для меня что-то вроде щита. Наверное, я как Семих этого бы не пережил. Примерно так я себя и успокаиваю. В тот день, когда произошло это недоразумение, Мюслюм испытал на себе нечто вроде расизма, что его очень сильно задело и затронуло. Но я должен сразу сказать, что это был единственный такой случай в моей практике.

В Швейцарии Вас иногда воспринимают как политически мотивированного и социально ангажированного артиста. А Вы сами в одной из Ваших песен говорите, что у Вас «чувство социальной ответственности развито почти как у Нельсона Манделы». Вы политический артист? 

На такой вопрос ответить невозможно. Где начинается политика? Я думаю, она начинается в быту, начинается с того, что мы носим, что мы едим, что мы делаем. Собственно говоря, всё, из чего мы состоим, непременно является в некотором роде политическим актом. Но меня не интересует традиционная политика, где речь всегда идет о чьих-либо интересах. Система, которая допускает лоббизм, сама по себе является саморазоблачительной. 

Выступать в пользу какой-либо партии я тоже не хочу, иначе у меня возникнет ситуация постоянной (само)цензуры. Раскрыться в том или ином политическом контексте мне как артисту? Это невозможно. Вот почему я этим и не интересуюсь. Мне кажется, что при помощи моего персонажа мне и так удалось на многое повлиять.

А в чем конкретно выражается это влияние?

Например, в том, что мальчик в больнице слушает мою песню Süpervitamin, или в том, что сотрудник хосписа пишет мне о своей пациентке, которая до своего последнего вздоха слушала La Bambele. И таких примеров бесконечное множество.

Сейчас идут постоянные споры о границах юмора, который касается меньшинств, разных этнических или религиозных групп. Как Вы к этому относитесь? Вы сами устанавливаете для себя какие-то границы?

В роли Мюслюма я никогда не беспокоился из-за каких-то там ложных табу. Я избегаю таких тем, потому что они меня просто не интересуют. Это было бы слишком просто и очевидно, я имею в виду все те прозрачные и не очень намеки, который как бы просматриваются на заднем плане.

Это как сейчас с коронавирусом. О нем говорят все. А потом выходишь этак на сцену и начинаешь рассказывать про коронавирус анекдоты. Первый анекдот про теракты, второй — про коронавирус… Нет, все это не моё. Меня это не интересует. Я ощущаю себя скорее эстрадным артистом. А искусство невозможно делить на какое-то категории.

Мюслюм на концерте в 2016 году. © Keystone / Alessandro Della Valle

Насколько терпимо относится швейцарская публика к Вашему юмору?

По-моему, она толерантна необычайно. Наверное, это самая большая роскошь, которая только может свалиться на артиста. Я могу подвергать сомнению абсолютно все. У меня очень много свободы слова, много возможностей, которые здесь в Швейцарии преобладают, когда речь идет о жизни и свободе мысли. Это действует на меня благотворно. И швейцарская публика дает мне не сцене неограниченное пространство, где я могу состояться и быть самим собой. Она проявляет готовность временно отбросить все свои концепции, нормы и стандарты. 

В последнее время на европейской эстраде появляется все больше артистов иностранного происхождения. Как Вы объясняете себе этот феномен?

Я думаю, люди стремятся увидеть кое-что другое, убедиться, что в этой сфере есть не только беженцы, гастарбайтеры и тому подобное, но еще и артисты.

А как Вам такое понятие — «этническая эстрада»? 

Оно «сбивает с ритма весь квартал»! Так же, как и ужасное слово «интеграция», потому что все эти понятия заряжены неким изначальным целеполаганием. Почему я должен застревать на слове «интеграция»? Мой персонаж не обязан постоянно ассоциироваться с такими словами, как «иностранный», «миграционные корни» и «интеграция». Эти понятия имеют, кроме того, определенную негативную коннотацию. Искусство же должно выглядеть так, чтобы пробуждать у людей желание Быть. И жить! А эти все слова и выражения вряд ли способны помочь возникновению чего-либо нового. Они исключают любой катарсис.