Деревенское техно: взлет и упадок швейцарской рейв-мекки
Гулкие басы и таблетки экстази, циркулирующие в пустых фабричных цехах: в 1990-е годы деревня Рогвиль (Roggwil), небольшой населенный пункт в кантоне Берн с населением, не доходящим и до четырех тысяч человек, была настоящей Меккой любителей рейва. Мы проследили взлет, расцвет и закат этого удивительного феномена швейцарской массовой культуры конца 20-го века.
Конец этой славной эпохи пришелся на 2001 год, первый год нового столетия: 23 июня в цехах бывшей текстильной фабрики Gugelmann на севере деревни начался пожар. Три сотни пожарных тушили его два дня. Гигантские клубы дыма тянулись вдоль всех Юрских гор в направлении города Гренхен (Grenchen), расположенного примерно в полусотне километров к северу от Берна, населению было рекомендовано закрыть окна и оставаться дома. Жертвой огня стали музыкальное оборудование для проведения рейв-вечеринок на несколько сотен тысяч франков и целый музыкальный клуб.
«С техно-музыкой в Рогвиле покончено», — писала тогда газета Berner Zeitung. А еще всего лишь за два месяца до катастрофического пожара более в одном из мега-рейвов, прославивших бернскую деревушку на всю страну и за ее пределами приняли участие более 12 тыс. человек со всей Швейцарии и из-за границы. Новые жанры электронной музыки — техно и хаус — возникли в 1980-х годах в США, и к началу 90-х они перекинулись за океан и медленно, но верно завоевали танцполы европейских клубов и дискотек, добравшись даже до глухой швейцарской провинции.
Пустые цеха
В те времена Мирош Гербер (Mirosch Gerber), выросший в соседней с Рогвилем деревне Винау, неожиданно очень увлекся электронной музыкой. Поступив в обучение на текстильную фабрику «Гугельман», Мирош Гербер (сейчас ему 51 год) начал собирать пластинки с этой музыкой и устраивать дискотеки в качестве диджея. Это многих славный путь: сперва он ставил диско, затем перешел на более продвинутые жанры, такие как эйсид и техно. Увлечение музыкой привело его в итоге в Англию, где он не только ходил по магазинам винила и скупал пластинки, но и впервые попал на так называемый фабричный рейв.
«Это было что-то невероятное. В очереди перед зданием старой фабрики где-то между Лондоном и Брайтоном стояли тысячи людей. Потом ты проходишь через неприметную дверь, спускаешься по лестнице — и вдруг оказываешь в огромном цеху. А там внизу — музыка грохочет, люди танцуют, наркотики, прежде всего таблетки экстази. Это было захватывающе — и безумно. Все шло по раз и навсегда заведенному кругу: Eat-Sleep-Rave-Repeat, „ешь-спи-клубись-повтори“ — таким был девиз тех времен», — вспоминает он. Так называемое Second Summer of Love, или «Второе лето любви» (так называли в Англии те летние месяцы 1988 и 1989 годов с отсылкой к «первому лету», то есть ко знаменитому Вудстоку) навсегда вошли в историю мировой клубной культуры.
Ну а пока деревенский парнишка из Винау заканчивал обучение на фабрике «Гугельман», дела на предприятии шли все хуже. Текстильная промышленность Швейцарии уже много лет как находилась в структурном упадке. Все больше и больше фабричных цехов пустело и стояло без дела — и его и осенило: в ведь это же идеальное место для рейва! Затея быстро воплотилась в жизнь: уже в мае 1993 года он вместе с коллегой устроил первый рейв на окончательно опустевшей фабрике «Гугельман». Сценическая техника, аренда помещения, кейтеринг — всё они организовали и сделали сами. «На первую вечеринку пришло около шести-семи сотен человек, это было довольно много для такого места, как Рогвиль», — вспоминает Мирош Гербер.
Эпицентр мира техно
Начало 1990-х. В деревне на северо-восточной границе кантона Берн недалеко проживают ровным счетом 3 750 человек. Есть вокзал, обеспечивающий железнодорожное сообщение с окружающими регион промышленными центрами, работает несколько малых и средних предприятий, муниципальный совет Рогвиля формируют депутаты от правой Швейцарской народной партии (SVP) и левой Социал-демократической партии (SP), в деревне в целом идет активная общественная жизнь.
Фабрика «Гугельман» находилась в стороне и немного в низине, так что басовые биты хотя и были слышны регулярно, но особо они никому не мешали. «Никто из местных жителей на вечеринки не жаловался», — рассказывает Анна-Мария Грюттер (Annemarie Grütter). Сейчас ей 63, а в период с 1993 по 2001 год она была активной участницей техно-движения, но не как, собственно, тусовщица, а как член местного отделения общества парамедиков Samariterverein. Эта старинная швейцарская организация обучает своих членов оказанию первой медицинской помощи, и понятно, что помощь тех, кто хоть что-то понимает в медицине и в задачу которых входит не давать пострадавшим умереть и доставить их живыми в клинику, была для рейв-движения весьма кстати.
Особенно это было важно потому, что на здешние рейв-вечеринки начали съезжаться люди со всей страны. На этот феномен обратило внимание национальное общественное телевидение. Большинство рейверов прибывали поездом на вокзал Рогвиль-Винау — а он находится буквально в нескольких сотнях метров от фабричных цехов, где и проходили рейвы. «Отец одного моего приятеля работал в 90-х как раз на вокзале Рогвиль-Винау. Благодаря этим вечеринкам он начал продавать билеты до самых невероятных пунктов назначения. Кто и когда ездил напрямую из Рогвиля во Франкфурт-на-Майне, или в Неаполь? Никогда такого не было. Возможно, именно рейв спас тогда вокзал от закрытия», — уверен Мирош Гербер.
В самом начале своих славных дел в 1990-х годах швейцарская техно-сцена была одной из самых ярких в мире, в том числе благодаря своему выгодному расположению в самом сердце Западной Европы. Мы разговариваем с Бьорном Шеффнером (Bjørn Schaeffner) из общества ClubCultureCH, занимающегося историей ночной жизни Швейцарии. Клубная культура, которая с 1990 года начала развиваться в Цюрихе, Монтрё и других городах страны, по словам Б. Шеффнера, тесно взаимодействовала с такими же центрами Германии, Италии и Франции. «Рогвиль из глухой провинции превратился в рейв-мекку всей центральной Европы».
«Лучшее время моей жизни»
Ты помнишь, как всё начиналось? Михаэль Глаузер (имя изменено), один из жителей Рогвиля, все помнит очень хорошо. Весной 1993 года, когда на фабрике «Гугельман» прошла первая масштабная рейв-вечеринка, ему было всего 13 лет. «Мы отправились туда с друзьями. Болтались у входа и пили тогда еще запрещенный энергетик „Ред булл“, который один чувак продавал втихаря из своей машины по семь франков за банку», — рассказывает он. Михаэль помнит людей в странных одеждах: «Расклешенные штаны, неоновые цвета, белые перчатки, ботинки на толстой подошве». Оказавшись внутри, он был ошеломлен: «Это было нечто!».
Они с друзьями потом часами слонялись из одного зала в другой, где играла различная электронная музыка — техно, хаус, габбер, драм-н-бейс, транс. «Настоящий прорыв произошел в 1994 году», — припоминает Мирош Гербер. Они с партнером по бизнесу рассчитывали на тысячу-полторы человек, а пришло шесть тысяч. После того дня всё резко рвануло вверх: на фабрику повалили рейверы со всей Швейцарии и из-за границы, до Рогвиль-Винау пустили дополнительные поезда из Цюриха. Апогей случился в 1995 году на вечеринке «Одиссея-3» (Odyssey 3), на которую пришли 13 тыс рейверов, а еще 7 тысяч пришлось развернуть домой, места уже не было.
«В какой-то момент это стало нас уже пугать», — говорит Мирош Гербер. Хотя атмосфера тогда там царила просто превосходная — в этом сходятся и организаторы, и посетители. «Народ еще тогда удивлялся, как это так, дискотека и пока еще ни одной драки», — рассказывает Михаэль Глаузер. И тут дело не только в музыке и изначальном настрое публики, но и в наркотике, который является неотъемлемой частью рейв-культуры — экстази. «Впервые я этим „колесом“ закинулся в 1995 году», — вспоминает Михаэль Глаузер.
Основное действующее вещество называлось МДМА, или метилендиоксиметамфетамин, полусинтетическое психоактивное соединение из ряда низкоопасных рекреационных наркотиков, способное вызывать чувство эйфории, открытости и близости к другим людям при одновременном снижении уровня страха и тревожности. «Ты просто хочешь всех обнять», — описывает М. Глаузер свои впечатления от приема экстази. По его словам, на рейвах в Рогвиле царил микс из свободы, любви и чувства единения, там можно было познакомиться с людьми со всей Швейцарии и других стран. «Это было лучшее время моей жизни».
После экстаза
А между тем Мирош Гербер не хотел стоять на месте и почивать на лаврах, он экспериментировал со стилями, желая уйти от ставшего мейнстримом техно и пытаясь сделать акцент на своего рода экспериментальном андеграунде. Но это не сработало. «1996 и 1997 годы были самыми неудачными. Приезжало меньше народу, чем ожидалось. Мы терпели большие убытки. Да и атмосфера со временем стала уже не такой мирной, как поначалу, не в последнюю очередь из-за все более массового перехода от экстази к более жестким амфетаминам и к алкоголю».
«С одной стороны, алкоголь легален и был более выгоден для нас, однако тут же возникли традиционные проблемы. Пришлось нанимать больше охраны, прибавилось работы и у команды скорой помощи. Посетители были уже не «милые дети под экстази». «Сейчас это звучит глупо, но лучше бы у меня тогда в медицинской палатке тихо лежали десяток человек под экстази, чем буйствовали двое вусмерть пьяных», — признается Анна-Мария Грюттер. «Другая причина роста насилия на рейвах — неонацисты, которые приезжали как из Швейцарии, так и даже из Рима и регионов Северной Италии», — говорит Мирош Гербер.
Особенно это было заметно на площадке, где играли габбер (нидерл. Gabber значит чувак, приятель). Это был один из жанров электронной музыки и поджанр хардкор-техно, быстрая, тяжелая музыка, родом из Роттердама, которую быстро полюбили правые экстремисты. «Три четверти танцующих на габбер-танцполе были вполне адекватными», — рассказывает М. Гербер. «Но, когда первые ряды вдруг вскидывали вверх правую руку, хотелось сказать: сорри, тут что-то не так, кто-то явно ошибся адресом». Вопрос с неонацистами быстро решили, усилив службу безопасности, а проблему падающего интереса «устаканили» переориентацией на клубный мейнстрим. В 1998 году у Гербера появился новый партнер по бизнесу, который знал толк в маркетинге. «Мы сделали ставку на коммерцию. И не прогадали — на первую вечеринку из серии „Голиаф“ (Goliath) в 1998 году приехали 12 тысяч человек. Однако с того момента это был уже скорее бизнес, чем дружеский рейв»,
Бизнес, который процветал вплоть до пожара в 2001 году. Хотя и так постепенно всё усложнялось: официальные требования властей становились все строже, а владелец территории, предприниматель Адриан Гассер (Adrian Gasser), просил всё больше денег за аренду. Тем не менее к тому моменту выросло уже целое поколение, для которых Рогвиль стал именем нарицательным, вроде немецкой деревни Ваккен (Wacken), где проходит регулярный фестиваль хард-роковых и «металлических» групп. «В деревне до сих пор вспоминают те времена. Хорошее было время», — улыбается Анна-Мария Грюттер.
Мирош Гербер, который нынче работает на почте проект-менеджером, тоже охотно вспоминает ту эпоху. Он уверен, что многому научился. «Я получил тогда огромный бизнес-опыт, который мне помогает до сих пор. В университетах такому не учат». А что же Михаэль Глаузер? Сейчас ему 41. Несмотря на нескончаемые вечеринки и наркотики, которые он не только употреблял, но и продавал, ему удалось окончить и школу, и институт. Сейчас он работает педагогом и вполне доволен жизнью. Хотя былые времена нет-нет да и напомнят о себе: «Порой я сталкиваюсь где-нибудь c таким же старым болваном, который начинает: слушай, а ведь мы знакомы? Ты тоже был ТАМ?» — «Да, — отвечаю я всякий раз, — я тоже был там, но я больше ничего не помню, как и ты».
Показать больше
Швейцарские зомби в стиле дет-металл
В соответствии со стандартами JTI
Показать больше: Сертификат по нормам JTI для портала SWI swissinfo.ch
Обзор текущих дебатов с нашими журналистами можно найти здесь. Пожалуйста, присоединяйтесь к нам!
Если вы хотите начать разговор на тему, поднятую в этой статье, или хотите сообщить о фактических ошибках, напишите нам по адресу russian@swissinfo.ch.