Как изменилось наше отношение к природным катастрофам!

В прошлом небо было полно Божьими знамениями, сегодня все стало немного сложнее. Листовка, Базель, 1566 год. Zentralbibliothek Zürich

Бич Божий или рациональная проблематика инфраструктурного характера? Кто виноват в природных катаклизмах? 

Перевод с немецкого: Игорь Петров.

Борьба со стихийными бедствиями сплотила и укрепила молодое швейцарское государство во второй половине 19 века. Ураганы и оползни больше не рассматривались в народе и властями как знаки карающего Бога, они стали инфраструктурными проблемами, которые нужно было решать сообща. Одновременно именно эта проблематика и запустила в стране процесс постепенного роста списка полномочий федерального центра, а вопрос непосредственных вины и ответственности были заменены на поиск способов укрепления всеобщего блага.

Погода — долгое время безобидная тема для светских бесед — уже давно стала темой сугубо политической. В период потепления климата уже невозможно строго отделить антропогенные следы хозяйственной деятельности человека от чисто стихийных природных бедствий. Мы влияем на погоду и окружающую среду всем своим образом жизни. Некоторые эксперты, например, скандально известный швейцарский метеоролог Йорг Кахельман, считают что «все еще только начинается». Другие говорят о политически и финансово мотивированной «климатической истерии» и призывают к большему спокойствию. 

Такого мнения придерживается Франц Штайнэггер (Franz Steinegger), бывший президент Партии швейцарских либералов (FDP, не путать с немецкими Свободными демократами), имеющий большой опыт работы в качестве кризисного менеджера в кантоне Ури, за что и получил в прессе прозвище «Франц-катастрофа». На вопрос, в самом ли деле городские жители реагируют на экологические катастрофы иначе, чем сельское население, он ответил однажды в интервью цюрихской газете «Tages-Anzeiger»: «В сельской местности люди реагируют на все это более спокойно. Все сельчане когда-либо уже сталкивались с подобным. И там люди охотнее воспринимают такого рода события как нечто богоданное».

Природные катастрофы как «Бич Божий»

То, что кажется многовековой мудростью, изреченной из прохладной тени высокогорной альпийской часовни, на самом деле является довольно-таки недавно возникшим способом оценки реальности. Еще всего лишь несколько сотен лет назад природные катастрофы вовсе не были чем-то таким, что можно было просто воспринять «спокойно» и с чем можно было просто «смириться». Считалось, что, подобно тому, как родители воспитывают своих детей розгами, так и Бог указывает людям путь «ужасающими чудесными знамениями». Такими катастрофами, были «семь казней Египетских», а еще раньше и ветхозаветный Потоп.

Летописец Иоганн Штумпф (Johannes Stumpf) воспринял разрушительное наводнение в Тичино в 1515 году как призыв и предупреждение Бога в плане необходимости «изменить нашу грешную жизнь». lanostoria.ch

И пока крестьяне ставили себе на подоконник масло и молоко в надежде умиротворить гневного Бога, богословы размышляли о том, как быть с этими Божественными проповедями, в которых объединялись как грозные символы, так и совершенно конкретные жертвы и разрушения. И тут же вставала проблема теодицеи: ведь если Бог благ, то почему отнюдь не все погибшие во время великого землетрясения в Лиссабоне в 1755 году были грешниками; среди жертв ведь были и дети, и «добрые богобоязненные христиане».

Один из хитрых ответов был следующим: Бог ведь наказывает и тех, кто, имея свободу воли, не остановил грешников и не наставил их на путь истинный. Швейцарский историк Кристиан Пфистер пишет в своей монографии «На следующий день» (выходные данные ниже): «Община несла коллективную ответственность за грехи своих членов. Это позволило легко отводить вину от действительно виновных и поровну распределять ее между всеми членами сообщества. В определенном смысле это также делало чувство вины более рассеянным, то есть менее гнетущим».

Что нас не убивает, делает нас… солидарными!

Способность перестать наконец рассматривать необъяснимые природные катастрофы как некое возмездие за грехи отдельных людей стала одним из величайших цивилизационных достижений — тем более что там, где совершить такой «квантовый прыжок» по тем или иным причинам не удавалось, люди пытались вызвать дождь сжигая «ведьм». И только механизм перераспределение вины помогал переосмысливать природные катастрофы в качестве события, вносящего вклад в укрепление общественного (общинного) единство. То, что нас не убивает, делает сильнее — и там, где это происходит, возникает «чувство локтя». 

Продавая картины с разрушенными пейзажами, правительство кантона Швиц намеревалось собрать денег на восстановительные работы и привлечь внимание общественности к жертвам погодных катаклизмов. Давид Алоис Шмид (David Alois Schmid), 1806 г. Schweizer Landesbibliothek

И в самом деле, войны и катастрофы, возникающие в качестве результата воздействия внешних враждебных сил (реальных или мнимых) очень хорошо подходят на роль инструмента, с помощью которого генерируется нарратив «еще более тесного сплочения». Политики знают об этом и сегодня: одно неверное выражение лица в зоне бедствия (имеется в виду немедленно зафиксированный СМИ нелепый смех немецкого политика А. Лашета в зоне недавнего затопления на западе ФРГ) — и политическая карьера оказывается на краю гибели. 

Оползни, ураганы и наводнения сыграли огромную роль в становлении Швейцарии как единого государства именно благодаря своей «скрепной» силе. Когда в результате оползня в регионе Арт-Гольдау в 1806 году погибло более 400 человек и была разрушена целая деревня, помощь пострадавшим от этого стихийного бедствия впервые стала поводом для швейцарцев взглянуть на себя не как на набор каких-то кантонов, но как на единую нацию «политической воли». 

Андреас Мериан (Andreas Merian), назначенный Наполеоном ландаманн (наместник) кантона Швиц, рассматривал кризисную взаимопомощь как силу, объединяющую швейцарцев в единый национальный организм, ведь тогда «каждый швейцарец становится поборником общего блага именно благодаря своему пожертвованию в общее дело и участию в нем, а также на основе последующей благодарности утешенных за возникшее национальное чувство и единство Конфедерации, за подлинную братскую любовь».

А. Мериан пытался, тем самым, трансформировать чувство религиозной вины в рациональный механизм генерирования межрегиональной республиканской солидарности. И это ему вполне удалось: пожертвования и выражения сочувствия поступали тогда в регион Арт-Гольдау из всех кантонов — и такое случилось вообще впервые в истории страны.

Национальные инфраструктурные памятники

Катастрофы помогли также понять, чем следует в Швейцарии заняться федеральному центру. Задача эта была нетривиальной: единых органов центральной власти в стране никогда не было, после 1848 года они появились, их кое-как приютил у себя Берн, который от этого отнюдь не стал «столицей» всей конфедерации. И все было понятно, но что конкретно должен был делать федеральный центр? В 19 веке ответ на этот вопрос был дан необходимостью организовывать и координировать помощь при стихийных бедствиях. Эти компетенции все чаще переходили из рук частных благотворительных организаций в руки федеральных чиновников. 

В 1834 году, когда современной Швейцарии еще не существовало, а страна находилась в состоянии вялотекущей гражданской войны, значительную часть страны опустошили масштабные наводнения. Тогдашний швейцарский протопарламент или «Собор» (Tagsatzung), как мог координировал частный сбор пожертвований на восстановление разрушений. Парламент с этой целью начал консультации с суверенными кантонами с тем, чтобы договориться о том, как следовало бы организовать финансирование восстановительных работы.

Этот вопрос уже явно выходил за рамки простой благотворительности, здесь, скорее, следовало правильно и рационально расставить акценты. Отсутствие единых органов центральной власти привели к тому, что после 1834 года в кантоне Граубюнден, например, собранные деньги в первую очередь направлялись на строительство сооружений, обеспечивающих общественное благо, то есть защиту от будущих наводнений. В реальности средства поступали в основном местным строительным подрядчикам, в то время как люди, непосредственно пострадавшие от наводнений, финансировались, если вообще, по остаточному принципу. 

Так или иначе, но и проекты по спрямлению рек, и постройка дамб и плотин, рассматривались тогда в Швейцарии в первую очередь в качестве памятников только-только возникшего национального единства. В 1869 году, уже после создания современной федеративной Швейцарии, Федеральный совет (кабмин) отметил характерным образом в отношении кантона Вале, который не был убежден в необходимости участвовать в федеральной инфраструктурной программе и распределял в 1834 году пожертвования прежде всего среди частных лиц, что «там такая покупка благорасположения граждан так и не была воплощена ни в одном строительном памятнике, который мог бы спасти страну от подобных катастроф в будущем». А ведь в 1868 году на Швейцарию обрушилась еще одна природная катастрофа. Проливные дожди привели к гибели 51 человека и огромному материальному ущербу. 

И если в 1834 году защита от наводнений все еще находилась в ведении кантонов (субъектов федерации), то теперь Федеральный совет (федеральное правительство) решительно взял бразды правления в свои руки, организовав централизованный сбор средств на восстановление всего разрушенного. Тогда удалось собрать гигантскую сумму в 3,6 млн франков и еще более трех тонн продовольствия. Девиз «Один за всех, все за одного» стал неофициальным национальным девизом. Кроме того, были приняты законодательные положения, регулирующие порядок реализации профилактических противопаводковых и иных мер, которые сохраняют свою актуальность и сегодня. Теперь, наверное, становится ясно, почему в Швейцарии ежегодно проверяют сирены гражданской обороны?

Лучше приятное, чем страшное

Итак, только механизм, позволявший концентрировать силы там (но только там) где не хватало сил отдельных граждан, смог перекодировать природные катастрофы из необъяснимых богоданных символов и предупреждений в нечто рациональное, в набор задач, решить которые наиболее эффективным образом можно было только вместе. И все равно привычка искать причины несчастий в непостижимом фатуме все равно сохранялись еще очень долго. Ярким примером в этом плане стал катастрофический оползень в регионе Эльм (кантон Гларус) в 1881 году. 

В кантоне добывался ценный шифер и в Эльме его промышленная разработка велась аж с 1868 года. Однако ответственные муниципальные политики были все еще довольно неопытны, да и технически неподкованными. Никаких технологий поддержания карьера, где велась добыча шифера, в рабочем и безопасном состоянии тогда не было. Опорные элементы разрушались, тех, кто предупреждал о грозящем несчастье, высмеивали. В итоге карьер обрушился, погиб 141 человек.

Никто из виновных не был привлечен к ответственности. Одной из причин этого стала позиция прессы, которая не желала ставить кампанию по сбору средств, крайне необходимых жителям Эльма, под угрозу из-за «мелочного брюзжания» в связи с трагедией. Жители Эльма должны были выглядеть на страницах газет невинными агнцами, попавшими под удар «слепых сила природы», а не могучими горцами, стремящимися покорить природу и потерпевших временное поражение. 

Да, катастрофы не были больше грозными знамениями в адрес грешников, с другой стороны, а зачем искать причины того, что в целом и так необъяснимо? Профессор геологии Альберт Гейм (Albert Heim), которому поручено было написать экспертное заключение по оползню, указывал, находясь в шоке: «Люди закрывают на все глаза и сами себя уговаривают ничего не бояться. Пессимистов же высмеивают. Приверженцы такой „страусиной тактики“ позволяют себе величайшее пренебрежение истиной, так они могут рассчитывать на то, что люди гораздо охотнее поверят приятному, нежели страшному».

Литература: Christian Pfister (Hrsg.): Am Tag danach. Zur Bewältigung von Naturkatastrophen in der Schweiz 1500 — 2000. Bern 2002.