«Коллекция Бюрле»: Анн Демеестер об искусстве, контексте, войне и конфликтах

Бельгийский искусствовед Анн Демеестер возглавила Цюрихский художественный музей (Kunsthaus) в 2022 году, взяв на себя смелость и ответственность за переоценку значения коллекции картин Эмиля Бюрле. © Keystone / Ennio Leanza

Художественный музей Цюриха (Kunsthaus Zürich) предпринимает очередную попытку разобраться со своей так называемой «коллекцией Бюрле». Портал SWI swissinfo.ch поговорил об этом с новым директором музея Анн Демеестер (Ann Demeester).

Осенью 2021 года в Художественном музее Цюриха открылась выставка художников-импрессионистов, заимствованных из собрания Фонда Эмиля Бюрле. В связи с этой экспозицией на музей обрушилась критика, мол, Бюрле был торговцем оружием и приобрёл несколько работ во времена нацистского режима при обстоятельствах более чем сомнительных.

Кроме того, Фонд Бюрле якобы активно вмешивался в процесс выяснения исторической подоплёки спорной «коллекции Эмиля Бюрле». Новый директор музея Анн Демеестер решилась подвести черту и попыталась решительно разобраться со всеми спорными моментами, включая исторический и социально-экономический контекст приобретения картин. Итоги этого процесса «переработки истории» представлены на выставке «Искусство, контекст, война и конфликт» (Sammlung Bührle: Kunst, Kontext, Krieg und KonfliktВнешняя ссылка).

По словам Анн Демеестер, ее подход к работе с коллекцией коренным образом отличается от подхода её предшественника. Кроме того, ситуация, в которой находится цюрихский музей, отличается от положения, в котором пребывает Бернский художественный музей (Kunstmuseum Bern). Ему ведь также пришлось иметь дело с похожим громким сюжетом, связанным с так называемой «коллекцией Гурлитта».

SWI Swissinfo: В интервью, которое Вы давали в 2022 году, Вы сказали, что после смерти художника искусство находится во власти истории. То, что сделал Эмиль Бюрле с этим искусством, должно, наверное, вызывать у Вас чувство ярости? 

Анн Демеестер (Ann Demeester): Я стараюсь по возможности не злиться на мертвых людей. Смысла в этом мало. Но я всегда осознаю тот факт, что в случае с «коллекцией Бюрле» искусство и история сплетены особенно плотно. Сами по себе произведения искусства не могут быть виновными ни в чем, но они являются свидетельствами преступлений и глубокой несправедливости. Кроме того, они являются документами памяти, свидетелями террора нацистского режима.

Так что этой выставкой мы хотим показать и то и другое: с одной стороны, это прекрасная коллекция необыкновенных шедевров, с другой стороны, с ней связана противоречивая история. В коллекции есть работы, которые ранее принадлежали еврейским коллекционерам, и это как раз те случаи, когда требуется подробно все обсудить. Многие произведения искусства были куплены на деньги самого Эмиля Бюрле, а это капитал, полученный в значительной степени от продажи оружия именно нацистской Германии.

SWI: А почему именно Эмиль Бюрле купил все эти картины?

А.Д.: Бюрле покупал первоклассных художников, его интересы простирались от Старых мастеров до средневековой скульптуры и раннего классического модернизма. К абстрактному искусству он тоже, кстати, питал отвращение. Сначала он даже не хотел покупать Пикассо, потому что тот был коммунистом. Но мне рассказывали, что он всё равно это сделал, ведь Пикассо в то время уже был частью классического культурного канона, а Бюрле как раз был в довольно сильной степени ориентирован на имена именно из такого художественного канона.

Портрет Эмиля Бюрле, написанный австрийским художником Оскаром Кокошкой (1886-1980). Учитывая отвращение Э. Бюрле к современному искусству и тот факт, что О. Кокошка был откровенным леваком, возникает вопрос: что вообще свело их вместе? Вероятно, то, что оба они ненавидели абстрактное искусство. swissinfo.ch

SWI: Сейчас о Kunsthaus Zürich говорят так много, как никогда. Эта выставка стала возможностью «раскрутить» имя музея?

А.Д.: Это было бы слишком цинично, слишком уж много страданий связано с этой коллекцией. Но я думаю, что коллекция Эмиля Бюрле в самом деле заставила нас куда более серьёзно отнестись к нашей социальной роли учреждения культуры, повернуться лицом к миру, а не просто быть каким-то красивым дворцом искусств, каких много. Мы должны быть музеем сегодняшнего дня, способного вести болезненные дискуссии. Почивать на лаврах гармонии — это не про нас.

SWI: Недавно Научно-консультативный совет Музея в полном составе подал в отставку. Что произошло?

А.Д.: Должна сказать, что без членов Консультативного совета эта выставка выглядела бы совсем иначе: все последние 12 месяцев мы контактировали с ними, они регулярно сообщали нам свои оценки и по поводу выставки, и по поводу того, как можно было бы более активно приглашать публику к участию в этой экспозиции. Без них мы, возможно, выбрали бы совсем другую перспективу. Но в итоге они посчитали, что Эмиль Бюрле всё ещё в слишком сильной степени находится в центре внимания выставки и что жертвы представлены в ее рамках недостаточно. Мы уважаем это мнение, но мы смотрим на ситуацию по-другому.

Почему научный Консультативный совет ушел в отставку?

За неделю до открытия экспозиции «Искусство, контекст, война и конфликт» научный Консультативный совет музея в отставку. Его члены критиковали тот факт, что выставка по-прежнему слишком сильно фокусируется на фигуре только Эмиля Бюрле. По их мнению, новая выставка маргинализирует жертв, на горе которых тот наживался.

Кроме того, они утверждают, что не получила достаточного признания в рамках выставки и жизнь предыдущих владельцев тех или иных произведений. Выставка сосредоточена на «истории бенефициаров», вместо того чтобы, мол, выделить фигуры, которые, поддерживая художников, собственно, и сформировали классический модернизм.

По их словам, на выставке также недостаточно подробно показана политика национал-социалистического истребления евреев, а также политический курс Швейцарии во время Второй мировой войны. «Выставка ничего не говорит о роли Швейцарии в качестве центральной площадки для торговли незаконно приобретенных или перемещенных произведений искусства или артефактов, проданных под давлением в ситуации бегства», — указала, в частности, член Консультативного совета Штефани Марер.

SWI: Одно из критических замечаний Консультативного совета заключалось в том, исторический контекст выставки очерчен якобы недостаточно четко и ярко.

Написанный Ренуаром портрет Ирен Каэн д’Анвер («Маленькая Ирен»), 1880 год. © Keystone / Ennio Leanza

А.Д.: Наша обязанность в качестве музея — объяснять исторический и иной контекст картин. Но мы не хотим при этом покрывать полотна слоями информации только для того, чтобы сделать очевидное более очевидным. Мы хотим, чтобы работы дышали, чтобы они могли существовать именно как произведения искусства.

На наш взгляд, в рамках этой выставки нельзя обойтись без истории, поэтому экспозиция намеренно начинается с картины, которая сама по себе прекрасна, но имеет очень сложную, трагическую историю — я имею в виду написанный Ренуаром портрет Ирен Каэн д’Анвер («Маленькая Ирен»). Мы хотим дать посетителям возможность увидеть эту картину прежде всего как шедевр импрессионистского искусства.

Но они также должны знать, что за этой картиной скрывается жизнь, полная войн, потерь и смерти. Вся семья Ирен Каэн д’Анвер была убита в концлагерях, её портрет был конфискован нацистами. После войны он был возвращен ей, но потом она сама продала его Эмилю Бюрле в 1949 году.

SWI: Как Вы всё это показываете?

А.Д.: Уже после первого зала путь гостя по выставке четко предопределён, зрители должны будут пройти мимо транслирующихся на экранах видео-заявлений о характере и целях выставки, потом через зал, рассказывающий о судьбе еврейских коллекционеров, а также через зал, посвящённый исследованию провенанса, то есть происхождения, этих картин.

SWI: А в конце этого тура посетители попадают в зал, где они также могут высказать и своё собственное мнение.

А.Д.: Да, мне интересна реакция людей, мне и моей команде это очень любопытно. Кроме того, у нас предусмотрена еженедельная возможность прямого общения с гостями и зрителями, когда мы будем спрашивать их, что их заботит, какие проблемы важны для них? Эта выставка ведь не является для нас финальной точкой. Поэтому мы хотим знать: что нам следует взять с собой дальше, применив в рамках следующих этапов нашей работы, а что нам нужно было бы изменить? 

Посетители музея созерцают картину Клода Моне «Пруд с водяными лилиями вечером» (Le Bassin aux nymphéas, le soir, 1916-22). © Keystone / Ennio Leanza

На выставке целый зал посвящён произведениям искусства со спорным происхождением. Там рассказывается о случаях, когда еврейские коллекционеры искусства были вынуждены продавать свои собрания только для того, чтобы оплатить себе побег из Германии. © Keystone / Ennio Leanza

Мы не хотим угодить буквально всем. Мы также не сможем ответить на все вопросы. Но мы хотим понять, какие дискуссии важны для наших гостей и посетителей. Мы будем продолжать приглашать к нам экспертов. Если бы нам пришлось вернуться в прошлое, мы бы немедленно снова пригласили для сотрудничества весь Консультативный совет. Без сомнений, без колебаний.

SWI: Понятно, что дискуссия об Эмиле Бюрле выходит далеко за пределы музея. Как выглядит ситуация с Вашей точки зрения?

А.Д.: Я колеблюсь. Я уже год нахожусь в Швейцарии, но, будучи приезжей, мне следует быть несколько более сдержанной, чем обычно. Но я и в самом деле считаю, что коллекция Бюрле — это pars pro toto [лат. «часть в роли целого»], это не просто какая-то коллекция картин. Мне говорят, что она может стать своеобразным «мемориальным камнем преткновения» в рамках дальнейшего изучения истории Швейцарии времен Второй мировой войны.

Многие, с кем я разговаривала, говорили, что мы вступаем в новую фазу, когда тогдашняя роль Швейцарии будет подвергаться ещё большему сомнению. Вопрос даже состоит не столько в виновности или невиновности страны в чем-то, сколько в том, что означал тогда «нейтралитет». Что значило быть во время мировой войны политически нейтральным государством и продолжать торговать буквально со всеми? Но для этого нам нужны уже дебаты, которые велись бы за пределами нашего музея.

SWI: Публичные дебаты это одно, но существуют также такие структуры, как Фонд Бюрле и влиятельное общество Zürcher Kunstgesellschaft. Ставились ли Вам с их стороны какие-то условия? И как Вы налаживали с ними своего рода «дипломатию»?

А.Д.: Фонд Бюрле не накладывал на нас никаких ограничений. Коллекция по-прежнему должна оставаться на своем вместе, но мы вольны заниматься кураторством так, как нам хочется. Это был явный шаг вперед — но я не хочу предвосхищать развитие событий. Неизвестно также, к каким выводам приведет нас исследование происхождения картин, проводимое сейчас историком Рафаэлем Гроссом.

Сразу при входе на выставку посетители сталкиваются с несколькими точками зрения на коллекцию. Историки, учёные, политики и представители швейцарской еврейской общины выражают в видеороликах свои разные точки зрения на то, как Музей обращается со своим «токсичным наследием» (выражение история Эриха Келлера / Erich Keller). © Keystone / Ennio Leanza

SWI: Можем ли мы ожидать реализации модели, аналогичной бернской, то есть чтобы в случаях обоснованных подозрений относительно незаконного приобретения картин эти произведения возвращались их законным владельцам?

А.Д.: Мы с восхищением относимся к работе коллег из музея Берна, но я думаю, что между их ситуацией и нашей существует большая разница. Художественный музей Берна является владельцем работ «коллекции Гурлитта», в том числе и сомнительных с точки зрения правовых основ их приобретения. В случае с «коллекцией Бюрле» мы таковыми не являемся. Это не оправдание, это факт. В марте 2023 года мы перешли на новую стратегию исследования провенанса картин из собраний Музея. Что касается произведений из нашей собственной коллекции, то тут все ясно — в отношении художественной коллекции Фонда Бюрле такой ясности пока нет.