Историю нейтралитета Швейцарии необходимо переосмыслить

Сообщество швейцарских историков хронически недооценивает важность политики нейтралитета для понимания истории формирования внешнеполитического курса Швейцарии, и вызвано это прежде всего сиюминутными политическими причинами. Таково мнение историка Кристофа Фарке (Christophe FarquetВнешняя ссылка) из Женевского университета, призывающего начать по данной теме широкую общественную дискуссию. 

Швейцарский нейтралитет был изобретен вовсе не в 1515 году (после битвы при Мариньяно, — прим. ред.). Эта точка зрения сейчас в целом признана в Швейцарии всеми. Однако почему эта битва, в последствиях которой и коренится якобы нынешний швейцарский нейтралитет, стала таким мифом? Точные причины этого превращения известны немногим. А ведь именно эта аберрация исторического зрения, возникшая в результате процесса мифотворчества, и ведет к тому, что в широком общественном мнении сейчас укрепляются скорее традиционалистские концепции нейтралитета, противостоящие попыткам подойти к прошлому с более критических позиций.

В итоге общественные дискуссии по истории нейтралитета вообще оказываются не способны выйти за рамки бесплодной конфронтации, мнения в рамках которой базируются исключительно на сиюминутных политических интересах. Попасть на более высокий уровень дискуссии сложно порой даже самим профессиональным историкам. А ведь опровергнуть теорию о возникновении нейтральной Швейцарии в период после битвы при Мариньяно очень легко, и убедительных аргументов тут достаточно. Начнем с того, при так называемом Старом режиме (Ancien Régime: политический строй в Швейцарии примерно с 1470-х годов, то есть с момента окончания Бургундских войн, и до вторжения в страну Наполеона в 1798 году, — прим. ред.) швейцарский нейтралитет как инструмент внешней политики обладал очень ограниченной сферой применения, совершенно не соответствуя современному толкованию понятия «нейтралитет».  

Тогдашний «нейтралитет» отнюдь не мешал гражданам Конфедерации массово участвовать в европейских войнах в качестве наёмников. Один только этот пример убедительно показывает огромную разницу между тем, как понимался нейтралитет в 16—18 веках, и тем, как он трактуется сегодня. Но даже если толковать нейтралитет очень узко, сводя его лишь к формальному неучастию страны в посторонних военных конфликтах, то все равно внешняя политика страны в период после 1515 года вряд ли идеально соответствовала доктрине нейтральной внешней политики: вспомним только захват региона нынешнего кантона Во у Герцогов Савойских в 1536 году. Эта была самая настоящая вооруженная экспансия, которая привела к расширению территории Конфедерации. Два с половиной века спустя, в 1798 году, вторжение французских войск вообще сделало Швейцарию страной-сателлитом Франции, что превратило ее в итоге в настоящее поле битвы. О нейтралитете забыли на семнадцать лет — вплоть до 1815 года (то есть Венского конгресса – прим. ред.).

Новая попытка в 1815 году

Но если 1515 год как год зарождения швейцарского нейтралитета должен быть отнесен к разряду мифа, то, возможно определяющей вехой в истории этого исторического явления стал три века спустя 1815 год? После наполеоновских войн великие европейские державы гарантировали Парижским договором от 20 ноября 1815 г. вечный нейтралитет Швейцарии. С тех пор Конфедерация больше не участвовала ни в каких конфликтах, а ее территория больше никогда не была оккупирована иностранными державами. Следовательно, утверждение, что швейцарский нейтралитет восходит к эпохе так называемой «Реставрации» (1815 – 1830), имеет гораздо больше смысла.

И все же существует целый ряд аргументов, с помощью которых можно если уж не опровергнуть это утверждение, то хотя бы увидеть всю его относительность. Давайте вспомним, например, что Швейцарии пришлось в 1817 году вступить в Священный Союз: тут становится ясно, насколько двусмысленными были гарантии нейтралитета Швейцарии со стороны великих держав. В долгосрочной перспективе видно, что нейтралитет отнюдь не в одночасье стал определяющим фактором формирования внешней политики Швейцарии. Об этом свидетельствуют колебания швейцарского руководства в начале 20 века в отношении политики, которую следует проводить Берну в случае войны в Европе.

Не забудем и знаменитый меморандум главнокомандующего швейцарской армии генерала Ульриха Вилле (Ulrich Wille, 1848-1925) от июля 1915 года, в котором тот призывал Швейцарию вступить в глобальный конфликт на стороне Германии. Не говоря уже о том, как выглядел швейцарский нейтралитет в период между 1940 и 1943 годами, когда страна была окружена нацистской Германией и ее союзниками?

По ту сторону мифа и его деконструкции

С учетом всего вышеизложенного следует с высокой степенью вероятности предположить, что если швейцарский нейтралитет и обладает неким постоянством, то искать это постоянство следует в его постоянной изменяемости и гибкости. Именно в сторону этого предположения и склонны были на протяжении последних двух десятилетий эволюционировать воззрения ведущих швейцарских историков. Об этом же свидетельствуют и их работы по вопросу политики нейтралитета в эпоху украинского конфликта. Ханс Ульрих Йост (Hans Ulrich Jost), например, написал, что швейцарский нейтралитет с исторической точки зрения напоминает ему «жевательную резинку». Такой же релятивистский подход разделяют сейчас по итогам 2022 года и такие историки, как Георг Крайз (Georg Kreis), Якоб Таннер (Jakob Tanner), Марк Перрену (Marc Perrenoud) и многие другие.

Вполне возможно, что на такого рода заявления, сделанные ими в СМИ, повлияла их искренняя симпатия к украинскому народу; тем не менее они отражают течение, доминирующее сейчас в швейцарской историографии. Поскольку ретроспективный анализ истории политики нейтралитета имеет тенденцию ассоциироваться в общественном сознании с консервативной позицией, которая давно уже не характерна для швейцарской академической среды, то такой анализ должен скорее носить сейчас характер деконструкции, потому что только так он мог бы подстраховаться от подозрений в уступках национализму. Проблема только в том, что, желая развеивать мифы, специалисты по истории международных отношений стали просто выбрасывать из своих исследований существенную часть событий швейцарской внешней политики. Не отнеся же нейтралитет к числу базовых измерений истории процесса формирования швейцарской внешней политики, адекватно понять природу международных отношений Швейцарии в современную эпоху будет просто невозможно. Этот неопровержимый тезис снова необходимо передвинуть на первый план, если мы только хотим вывести историографию нейтралитета из того тупика, в котором она сейчас оказалась.

Нарушения норм нейтралитета не означают отказа от них

Однако нейтралитет не может сводиться исключительно к неучастию в войнах. С начала 20-го века нейтралитет также определяется степенью соблюдения данной страной норм международного права согласно положениям, закрепленным в Гаагских конвенциях 1899 и 1907 годов. В этом смысле совершенно бесспорно, что Швейцария уже допускала отклонения от этих принципов, например во время двух мировых войн. Кроме того, нейтралитет может означать — в более общем смысле — занятие данным государством взвешенной и равноудаленной позиции по отношению к тем или иным державам. Положения таким образом сформулированного нейтралитета Швейцария нарушала в своей истории еще чаще. Тем не менее все эти юридические и политические «поправки» не лишали политику нейтралитета ее внутренней последовательности.

Во-первых, так или иначе, но Швейцария оставалась в стороне от военных конфликтов, и этот фактор больше, чем какой-либо другой, повлиял на особенности развития страны в 20 веке. Во-вторых, подобные «отклонения» всегда рассматривались швейцарским военно-политическим руководством не как некие возможности, но как временные и чреватые большими убытками отклонения от нормы. В-третьих, многие из этих отклонений, особенно во времена войн, были реализованы именно для того, чтобы сохранить в неприкосновенности другие аспекты и измерения швейцарского нейтралитета. Так обстоит дело, например, с заключением в августе 1940 года Конфедерацией клирингового договора с нацистской Германией. Этот шаг вполне можно объяснить потенциальной военной угрозой, дамокловым мечом нависшей в то время над Швейцарией.

Нейтралитет во время войны в Украине

Концепция швейцарского нейтралитета как гибкого и изменчивого исторического феномена помогает лучше понять нынешнюю политику Швейцарии во время войны в Украине. Было бы неправильно полагать, что война в Украине продемонстрировала бессмысленность швейцарского нейтралитета хотя бы потому, что Конфедерация, в отличие от Швеции, не будет вступать в НАТО и тем самым она сохранит верность принципу нейтрального неучастия в войнах. Именно в этом, а не в побочных отклонениях заключается базовый аспект швейцарской внешней политики и политики нейтралитета.

Более того, необходимо понимать, что с юридической точки зрения нынешняя концепция швейцарского нейтралитета является одновременно и более ограничительной, и более широкой, чем концепция нейтралитета образца начала 20-го века. Имеется в виду, что, с одной стороны, до Второй мировой войны экономические санкции воспринимались в стране как нарушение нейтралитета, тогда как сегодня они —  неважно, правильно это или нет —  рассматриваются как полностью совместимые с ним.

При этом, с другой стороны, запрещая вообще любой экспорт и реэкспорт вооружений в воюющие страны, нынешние швейцарские нормы, регулирующие военно-техническое сотрудничество с зарубежными государствами, оказываются куда более строгими, чем положения уже упомянутых Гаагских конвенций и чем проистекавшая из них реальная швейцарская внешняя политика периода до второй мировой войны. Швейцарская внешняя политика проводит сейчас, скорее всего, под влиянием ЕС, проукраинский курс. Получается так, что экономическими санкциями она как бы планирует задабривать критиков швейцарского нейтралитета все то время, пока будет идти война. Тем самым речь в данном случае идет о чисто дипломатическом инструменте.

«Синдром Бержье и его последствия»

Двадцать лет назад международная комиссия историков, получившая краткое наименование «Комиссия Бержье» (по имени швейцарского историка Жана-Франсуа Бержье / Jean-François Bergier, 1931-2009, прим. ред.) подробно анализирована степень интеграции швейцарской экономики в промышленное пространство, параметры которого определяла нацистская Германия. Однако в общее понимание основ и природы внешней политики Швейцарии до и во время Второй мировой войны комиссия так и не смогла привнести ничего нового. Более того, опубликованные по итогам работы комиссии в 25 томах документы и материалы лишь способствовали возникновению коллективной иллюзии насчет того, что для швейцарской внешней политики периода новой и новейшей истории нейтралитет всегда был лишь желаемой, но недостижимой целью.

С тех пор швейцарские историки перешли к другим темам, которые постепенно увели их от истории внешней политики и истории швейцарского нейтралитета. В результате современные историки сегодня вообще вряд ли в состоянии даже приступить к решению острых вопросов истории Швейцарии периода европейских войн. Доказательством этому служат как скандальные лакуны в недавних попытках проанализировать исторические корни так называемой «коллекции Бюрле», так и слишком поверхностные исторические параллели, проводимые ими сегодня в связи с украинским сюжетом. История швейцарской внешней политики, как видно, будет обречена вечно служить полем битвы между традиционалистскими взглядами на нее и методами деконструкции, которые, однако, сами упраздняют свой собственный предмет исследований.

Мнения, выраженные в этом материале, принадлежат исключительно автору и не обязательно отражают позицию SWI swissinfo.ch.